[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
— Какими интересными, всё же, могут обернуться вполне привычные вещи. — вздохнул он, взвешивая на бледной ладони неумолимо опадающие лепестки. Майрон ненавидел алый. Этот цвет, словно пламя, бликами пляшущее под солнечными лучами, резал его глаза и рассеивал внимание. Несложно догадаться, что вид на огненную чашу мака с угольком в самом сердце он не мог выносить ничуть не меньше. А теперь, эти цветы, осыпающиеся и слабые, будто немощная старуха, лежали в его прихожей, пытаясь поймать последнее тепло закатного солнца. Их дни были сочтены так же, как и дни тех жертв, которые получали схожие букеты накануне своего исчезновения. И обнаружения несколькими днями позже — разбросанными по земле безжизненными остовами, так похожими на отмершие маковые лепестки.

Стража всё ещё знала об убийце не так много, как им бы хотелось. Его почерк узнать было легко: кем бы ни был этот человек, он не хотел становиться мясником. Он аккуратно отделял кожу от плоти, покрывая её неизвестным Стражам доселе раствором, дабы кровь на её поверхности не сворачивалась. И расположение конечностей, которое на первый взгляд казалось хаотичным, при взгляде с высоты птичьего полёта оказывалось выверенным до мелочей. До сантиметра. Так, будто за дело брался не импульсивный художник, поддавшийся безумному творческому порыву, а щепетильный хирург с тонкой, ранимой натурой. Майрон знал наверняка: ни один исконно творческий человек не способен быть настолько организованным и педантичным. К тому же, сколькие из них умеют так искусно обращаться с человеческой плотью? Ответ оказался прост: практически никто.

С момента предпоследнего убийства Майрон наблюдал за гильдией творцов каждый божий день — впрочем, никогда не приближаясь к ним сам. Прямая слежка навела бы кого-то на подозрения и коллеги, менее терпеливые, могли бы вломиться к творцам с обыском. И, что закономерно, спугнуть убийцу, будь он один из них.

...но он не был.

Ничего не менялось внешне. Все эти дни Майрон, уткнувшись в книгу, повторял путь от работы до дома и обратно, спустя короткие часы предрассветного сна. Но даже подняв книгу прямо перед своим лицом, он не видел текста: только образы, которые Смута транслировала практически без остановки. Если бы Майрона попросили описать свои ощущения, он сказал бы — это всё равно что наблюдать за полсотни спектаклей одновременно, имея всего лишь пару глаз. Утомительно. Болезненно. И опасно — ибо жить чужой жизнью всё равно что забыть о своей.

Только убийца едва ли подозревал, насколько личным стало для Майрона это дело спустя эти несколько месяцев.

Или, быть может, он прекрасно знал об этом. Потому как цветы, найденные ровно сутки назад на месте преступления, образом совершенно непостижимым оказались в его собственной прихожей. И записка с едва заметными вкраплениями алого лежала под стеблями немым приглашением.

Так, будто теперь настала его очередь.

Пусть следствие никогда не находило приглашение в доме жертвы или у неё под руками, Майрон подозревал о его существовании. Впрочем, он не надеялся на то, что записку подкинул некий тайный доброжелатель, стремящийся помочь Страже в расследовании. Наивность никогда не была сильной чертой Майрона — даже в отношении близких ему людей, совсем не говоря о незнакомцах.

Он неожиданно задумался о том, что с уходом Аркана в реальный мир стало хуже. Занятный парадокс: сам ведь сторонился людей как прокажённых. И всё таки не любил оставаться один. Майрон лучше всех знал, что у этой проблемы не было решения: он не мог попросить Аркана остаться так же, как Аркан не смог бы взять его с собой.

И каждый раз Майрон ощущал себя так, словно лишился чего-то важного. Он мог бы даже написать об этом, если бы захотел. «Каждое расставание как трагедия» — он горько усмехнулся, сжимая в кулаке бархатистые лепестки. Да, он мог бы написать, но никогда не решился бы на это. Потому что лучший выход — оставить всё так, как есть. Не бросать камни в спокойные воды, чтобы случайно не вызвать шторм. В детстве мать часто повторяла, что он совсем не заботится о себе. Кажется, она всегда знала больше, нежели говорила вслух.

И в конечном счёте, Майрон воспользовался приглашением, так и не разобравшись, движет ли им долг перед гильдией или собственные, отчего-то совершенно неясные мотивы.

—

Не нужно быть дураком, чтобы понимать: неясные мотивы никогда не доводят до добра. Чтобы сделать всё правильно, необходимо знать, чего ты хочешь. Для Майрона это было ново — гулять по заброшенным штольням, чувствуя себя обманутым. Он почти не смотрел под ноги и мало оглядывался по сторонам, ибо человеческие глаза никогда не славились умением прекрасно видеть в густых сумерках, разрываемых лишь зеленоватым свечением мха и мелкой поросли фосфоресцирующих грибов на низком своде широкой каменной кишки. В этом месте было достаточно широко и для Смуты, и именно поэтому Майрон охотно пользовался её зрением, наблюдая почти что все соседние ходы и развилки одновременно. Это казалось безопасным решением: никто не смог бы подобраться незамеченным, а сам он легко смог бы ускользнуть в случае опасности.

Но недостаточно думать лишь о тенях, скрывающихся за каждым поворотом. Иногда смотреть себе под ноги просто жизненно необходимо — это осознание пришло к Майрону в тот самый момент, когда деревянные балки под ним натужно заскрипели и обвалились прежде, чем он успел отступить назад или попробовать уцепиться за шершавые стены. Он даже не успел испугаться. Только меланхолично подумал о том, что ощущение свободного падения никогда не входило в число любимых — слишком уж неприятной была щекотка где-то в животе. А потом, щекотка превратилась в ледяную проволоку, сжимающую внутренности и Майрон рухнул на землю под аккомпанемент боевых барабанов. И взвыл, от боли теряя контакт со зрением Смуты на несколько долгих мгновений. Мгновений, показавшихся ему вечностью.

Лишь оказавшись в подобной ситуации, понимаешь, насколько это страшно — остаться в темноте, посреди безжизненного камня и промозглой сырости. Совершенно одному, не имея возможности даже позвать на помощь. Майрона обуял приступ паники — совершенно обыкновенной, человеческой паники и только титаническим усилием воли он взял себя в руки. Медленно сел, пытаясь понять, насколько ситуация безвыходна и с некоторым облегчением обнаружил, что может двигаться. Если не считать резкой боли в правой ноге — впрочем, даже сломанная нога лучше, чем повреждённый позвоночник или свёрнутая шея.

Шумно выдохнув и слегка успокоившись, он поднял голову, в тот же самый момент различая выше чей-то силуэт. Голос, раздавшийся следом, не оставил никаких сомнений: там, наверху, был Аркан. Майрон не смог бы его не узнать, пусть камень усилил бы голос эхом хоть в сотню раз и исказил бы его. Не сразу осознавший услышанное, Майрон сипло переспросил: — Прости?

И только секундой позже понял, что первоначальную радость утопила жгучая горечь обиды. Обиды, мгновенно сменившейся подозрением — слишком неожиданным, чтобы Майрон так легко принял его за истину. Если Аркан был здесь...Если он знал о встрече, значит ли это, что он мог быть причастен к убийствам?

— Что ты здесь делаешь? — поинтересовался он достаточно громко, стараясь замаскировать подозрение безучастным холодом. У него это всегда получалось хорошо, но вряд ли бы Аркан не заметил, как из его речи разом выветрилась вся радость. Майрон боялся, что когда-нибудь это произойдёт. Боялся, что однажды их встреча не вызовет в нём ликования. И эта мысль отчего-то принесла ему больше боли, чем чужой язвительный тон.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-03-25 03:23:00)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Он любил тишину — вязкую, словно смола. В тишине шуршание страниц становилось завораживающим, успокаивающим, почти что медитативным. Тишина, другим давящая на уши, на беспокойный пытливый ум, была для Майрона всё равно что сестрой. Но сейчас он всей душой её ненавидел. Среди далёкого гулкого эха и отзвука холодных капель в могильном безмолвии штолен, он прекрасно слышал, как бьётся собственное сердце: тревожно и быстро. Ему отчего-то казалось, что уж Аркан — Аркан, которого он знал и которым восхищался долгие годы — точно сможет услышать тоже. За эти чалые мгновения, тянущиеся как последние нити на треснувших швах, в голове Майрона одно пугающее предположение сменилось другим, приведя его в абсолютное смятение.

И потому, опустив голову, чтобы не ощущать, даже не предполагать на себе чужой тяжёлый взгляд, Майрон старался успокоиться. Он медленно досчитал до пяти: Аркан глубоко вздохнул где-то наверху. Майрон знал, потому что этот звук спустился к нему вместе с дыханием поверхности, загулявшим где-то в тёмных сырых коридорах, провонявших затхлостью и глубинным мхом. А потом, Аркан снова заговорил и из его голоса практически полностью испарилась та обидная язвительность, которая заставила Майрона почувствовать себя ничтожеством ещё несколько минут назад. Дышать стало легче.

В первые секунды, хотелось ответить ему тем же: укусить как можно больнее, оставляя в ране разжижающий душу яд. Майрон мог бы сказать, оглядываясь на последние два месяца, за которые он успел почувствовать себя более одиноким, нежели когда-либо прежде — лишённым единственного друга и хотя бы редкого, но всё же искреннего общения — «если бы ты чувствовал ответственность, то я бы никогда не оказался здесь один». Но он промолчал, сжимая бескровные губы в тонкую полосу. Сейчас было не время и не место для разговоров по душам. К тому же, пусть первые приступы боли наконец прошли, нога всё ещё ныла и помощь Аркана, раз уж он действительно пришёл потому, что беспокоился — если он пришёл потому, что беспокоился — пришлась бы кстати. Ковылять к выходу в гордом одиночестве Майрону не особенно хотелось, ведь он так и не выяснил до сих пор, прячется ли в штольнях убийца. Границы собственной беспомощности, вдруг расширившиеся до невозможных размеров, ужасали. И поражали тоже.

— На самом деле, благословению я предпочёл бы руку помощи. — заметно теплее отозвался Майрон, проглатывая всякий намёк на гордость. Он мог сколько угодно воротить нос, но если подумать — сколько придётся выползать из катакомб без посторонней помощи? И даже то, что обычно он старался прикасаться к Аркану как можно меньше, сейчас отошло на второй план. Словно сомнительный страх из прошлого. Не забытый, а просто пережидающий в глубинах сознания до лучших времён.

И тут же всплывающий наружу, стоило только о нём вспомнить.

Майрон не пошевелился, когда Аркан спрыгнул с уступа. Только поднял голову, в сумраке подслеповато присматриваясь к знакомым очертаниям. И не дёрнулся, когда рука повелительно, словно в самом деле даруя благословение, легла поверх колена. Майрон даже не слушал — он как-то заторможено, глупо посмотрел на ладонь, неестественно тёмную в скудном освещении и понял, что краснеет. Он возблагодарил богов: по крайней мере, здесь и правда было слишком темно, чтобы суметь разглядеть румянец на щеках и неистово горящие уши. По всем законам логики, Аркан должен был убрать свою ладонь, удостоверившись в том, что кости целы. Но пальцы лежали всё там же и их едва ощутимо пульсирующее тепло слегка успокоило неприятную, ноющую боль. Дар, оставленный не самым удачным приземлением.

— Свидание? — едва не заикаясь переспросил Майрон. Этот совет показался настолько невозможным, что он вскинулся, на секунду забыв и о неожиданной заботе и о чужих тёплых ладонях. А следом, пусть немного запоздало, фыркнул. Кажется, смущённо. — Разве я похож на человека, который пойдёт на свидание? — предательская краска, будь она неладна, ещё отчётливее выступила на щеках.

— Это долгая история и сейчас не самое удачное время, но, — Майрон вздохнул, поглубже, выравнивая интонации до спокойных, таких, к каким Аркан привык, — Цветы и письма убийца оставляет жертвам перед тем, как расчленить их и оставить на откуп воронам. Я здесь поэтому.

Никаких свиданий. Майрону вдруг показалось, что Аркану следует это знать.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-03-25 03:22:50)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Тихий свист ветра - далёкий, словно пришедший из того потустороннего мира, где души, бесцельно скитаясь, развевают по равнинам горькие воспоминания; шуршание камней, что разбередил недавний обвал; едва слышимый стук капель по твёрдой земле. Всё это звучало осуждающе, будто Аркан вложил всё своё недовольство в саму природу. И единственное, чего захотелось Майрону, едва он услышал вкрадчивое «пожалуйста» - спрятаться как можно дальше. Закрыть лицо ладонями, проявив несвойственную ему слабость. Сделать так, чтобы стыд перестал терзать его изнутри жгучими языками пламени: только теперь, когда Аркан говорил об этом вслух, затея казалась непроходимо глупой. Суицидальной - словно он действительно пришёл сюда, чтобы расстаться с жизнью. Аркан не произнёс ни единого грубого слова, а он снова почувствовал себя ничтожеством и искренне порадовался тому, что не привык себя жалеть. По крайней мере, вслух.

И всё же, вопреки малодушному желанию спрятать в голову в песок, уклониться от ответа на вопрос, ответить на который он не смог бы ни через час, ни через два, Майрон не сумел отвести глаз от тёмного силуэта и антрацитовых глаз, ловящих и отражающих синеватые блики природных светильников, грибной колонией разросшихся на каменистом потолке. Антрацитовые глаза Аркана не пугали его, как пугали многих других. Они и правда были холодными, как камни на большой глубине и смотрели безучастно, словно два бездонных провала. Такими провалами—окнами смотрят оставленные дома, скрипящие на ветру потрескавшимися вывесками и разбитыми ставнями. От Аркана веяло одиночеством и да, глаза и в этом были виноваты. Наверное поэтому - лишь поэтому Майрон не обратил внимание на то, как колено перестало согревать тепло чужой руки с чуть огрубевшей кожей - постоянная работа с костями и инструментами сделали кожу Аркана жёсткой и шершавой, но всё ещё приятной на ощупь - и на то, как сверкнул свет фонаря в сумерках неглубокой шахты. На какое-то мгновение свет ослепил его и Майрон зажмурился, приподнимая над глазами узкую, бледную ладонь. А потом он понял, что это не должно было произойти.

- Мн. - он издал неопределённый звук, больше похожий на хрип. Попытался как можно тише сглотнуть, чувствуя, как ледяной ком подступает к горлу. Майрон вдруг понял, что больше никогда не сможет посмотреть Аркану в лицо без смущения и взглянул вдруг так отчаянно и обречённо, будто от этого зависело: жить ему или умереть. Свет фонаря давно погас, а он всё ещё видел перед глазами маслянистые пятна - пятна, как разводы бензина на мутной дождевой воде. Нужно было сказать хоть что-то.

С того момента, как свет озарил ближайшую стену прошло не больше минуты, а Майрон рассудил, что целая вечность. За этот день ощущение, словно время растягивается по железу хорошо разогретой резиной, сроднилось с ним, стало постоянным спутником. И это совсем не помогало здраво оценить ситуацию. Если произошедшее...происходящее можно было бы здраво оценить.

Нет, действительность рассталась со здравомыслием ещё с десяток минут назад, когда под ногами жалостливо затрещали прохудившиеся от времени балки. Следовало просто сказать, что во всём виновато падение. Сказать, что слишком сильно ударился головой - да, Майрон решил, что это стало бы неплохим оправданием. А сразу следом он подумал, что падением можно объяснить всё что угодно. Даже минуту - не больше мгновения - собственной слабости. И он, игнорируя боль, подался вперёд.

Больше это было похоже на мазок кисти по чистому холсту, чем на поцелуй. Недолгий, едва ощутимый, сухой как пустыня Аризоны в середине августа. Но всё же - поцелуй. И этого было достаточно: Майрон больше не чувствовал как горят щёки, ибо пламя объяло его целиком. Не желания - смущения, не давшее произнести ни единого слова. Но он всё таки попытался и скривившись от приступа ноющей боли, кашлянул: - Извини.

Не больше чем случайность. Случайный поцелуй - сейчас Майрон готов был поверить в то, что такие случаются с каждым. Он искренне хотел поверить в это, чтобы хоть как-то оправдать себя перед своим скрипучим внутренним голосом. Но действительность была такова, что никто и никогда не целует друзей случайно, если в деле не замешан крепкий алкоголь. Он кашлянул ещё раз и повернул голову, справляясь с приступом паники где-то внутри.

- Нам нужно идти. - пожалуй, это Майрону нужно было больше всего сейчас и не нужно было совершенно.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-03-25 03:22:40)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Майрон хорошо знал, каково это - быть причиной неловких пауз. За всю свою жизнь он повидал немало таких: наивно полагал, что оказавшись в Сказке - избавился, стал чище и лучше, быть может - умнее, но действительность, которая никогда не шла рука об руку с писателями, в очередной раз решила поставить его на место. Молчание затягивалось и горло Майрона сдавило ещё сильнее, а по спине пробежал неприятный холодок - так бывает, когда ты точно знаешь, что впереди тебя не ждёт ничего хорошего. С таким чувством приходят на работу люди, которые на все сто процентов уверены, что к концу вечера их позовут в кабинет начальства и предложат неутешительный выбор: уйти самому или быть уволенным с позором. Они знают, что папка со всеми их промахами, какие насобирали коллеги и руководство, она будет лежать там же. Как напоминание о том, что причина всегда найдётся. И от этого всё становится только хуже. Чем-то это чувство похоже на свободное падение - подумал Майрон и немного отодвинулся, дав своим затёкшим ногам чуть больше свободы. А потом как-то невпопад рассудил, что иногда лучшее действие - отсутствие каких-либо действий. И в этот оказался абсолютно прав.

Хладнокровие, которым Майрон щедро одаривал незнакомцев, спокойствие, с которым он выслушивал коллег - всё это испарилось, словно оголяя его до самых костей. Там, внутри, под коркой ровного льда он был полон комплексов и страхов. Лицемер, приученный прятать собственные недостатки и лелеять не решённые в подростковом возрасте проблемы - но никак не решать их. И если Аркан не знал об этом раньше, то теперь, Майрон мог бы поклясться, он точно смог бы определить это по оглушительно грохочущему сердцу и нелепым попыткам отвести взгляд. И даже «мы же взрослые люди», заевшее в голове старой виниловой пластинкой Боба Марли, ничего не решало толком. Может быть потому, что здесь и сейчас Майрон не чувствовал себя взрослым и точно не вёл себя так.

- А, - прислушиваясь к собственному голосу, такому же ровному, как и всегда, Майрон подумал на какой-то миг, что в нём умирает талантливый актёр. Он боялся, что это короткое «А» выйдет разочарованным, полным обиды - словно он был отвергнутым любовником, которого только что выставили за порог. Но получилось лучше, чем он ожидал. Хотя лучше - не всегда значит честнее. - Договорились.

Как никто иной Майрон понимал, что никогда больше они не заговорят об этом. Он не заговорит об этом. Если придётся, начнёт избегать, только бы не услышать как-нибудь вечером слова, приправленные безобидной, дружеской издевкой: «А вот помнишь, как-то раз в катакомбах ты решил клюнуть меня в рот?». Видит Воля, этого он точно бы не пережил.

Наверное, не стоило драматизировать: концентрироваться, когда действительно необходимо - это Майрон умел. Отпускать ситуацию, переворачивать страницу, начинать новую главу - как там ещё? В конце концов это ведь даже был не первый раз. Кто же виноват в том, что Майрону никогда не удавалось усвоить урок с этого самого первого раза?

«Майрон, ты потрясающий! Ты правда смог закончить за неделю?» - история неизменно начиналась именно так. Потрясающий. Это слово растапливало Майрона изнутри, будто тонкий слой льда - бесконечно тлеющий уголь.
«Извини, приятель, может быть в другой раз?» - и этого было вполне достаточно, чтобы самообман ссыпался меж пальцев как сухой холодный песок на одном из открытых зимних пляжей Калифорнии. Он ещё помнил, как приезжал туда понаблюдать за морем: бескрайние морские просторы и мерное шуршание волн всегда успокаивали Майрона лучше всего.

Да, он уже видел это: всё всегда заканчивалось шуткой. Натянутой, как жалкие попытки не задеть его, Майрона, самолюбие. Но он всё же ценил желание Аркана сохранить те отношения, какие связали их за все прошедшие годы. Ценил, хоть и едва справлялся с желанием накрыть лицо рукой, уткнувшись в сгиб локтя и полежать так десяток-другой минут, пока с глаз не сойдёт краснота и их уголки не перестанут жечь предательски подступившие слёзы. Захлёбываться рыданиями в чужом присутствии он никогда бы себе не позволил. Да и оставшись в одиночестве предпочитал держать себя в руках.

Дерьмо случается - так ведь говорили герои его собственных рассказов, когда жизнь загоняла их в тупик и прижимала сверху ногтём. И ничего не было постыдного в том, чтобы вдруг оказаться на их месте.

Майрон вздохнул, собираясь с силами и послушно, не издав ни шипения, ни даже цыканья сквозь плотно сжатые зубы, поднялся. Он облокотился на Аркана, хотя сейчас предпочёл бы что угодно, только не его плечо и мысленно перенёс свой разум к Смуте, осматривая коридоры её глазами. В округе по-прежнему было тихо и теперь даже ему не верилось, что в таком заброшенном месте кто-то может обитать.

- Сейчас прямо до большой развилки, оттуда на северо-восток. Я скорректирую курс по дороге. - пожалуй, Майрон собой гордился. Он звучал как прежде: ровно, даже чуть утомлённо. Вот только внутри был пуст, как покинутая джином старая лампа.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-03-25 03:22:26)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
В конце-концов, паранойя не приводит ни к чему хорошему. Майрон прекрасно знал это. Иногда - жалел людей, которые пытались с ним сблизиться, узнать его получше. И неизменно сталкивались с непроницаемой стеной: трудно подпускать кого-то слишком близко, если ты всё время ждёшь удара в спину. Но Аркан, сколько Майрон знал его - по меньшей мере десять лет - никогда не спрашивал. Он обладал той чудесной способностью вторгаться в чужой мир, какая сводила на нет все стены и барьеры, которые Майрон возводил перед ним. Он не ломал «каменный занавес», оставляя после себя незаживающие раны, а просто обходил - так, словно имел на это право.

Может, Майрон любил его именно поэтому, столь нехитрым образом пытаясь поблагодарить за терпение, у которого - он утверждал, что уверен в этом - не было ровным счётом никаких оснований. Майрон никогда раньше не задумывался: почему Аркан не бросит попытки? Ибо даже он время от времени замечал, как тяжело сладить с параноиком. Параноиком, не понимающим никаких намёков. Впрочем, на эту загадку Майрон нашёл ответ, заучил его лучше, чем билет на экзамене. Он не задумывался об этом, потому что не хотел снова наступить на старые грабли. Потому что никогда не полагался на наивную веру в лучшее - недаром все его рассказы всегда заканчивались плохо. И ещё немного потому, что в присутствии Аркана Майрон не мог сосредоточиться. Мистическим образом он терял вдруг способность мыслить трезво, пытаясь лишь сохранить убедительный самоконтроль: не дать себе повода разрушить всё то, что есть ради надежд, которые в какой-то момент могут оказаться несбыточными. Он учился ценить крепкую дружбу, ни на секунду не переставая думать о том, что отдал бы всё, лишь бы поцеловать Аркана хотя бы один раз.

И этот момент, словно бы некто услышал молчаливую мольбу, наконец настал. Только проще не стало.

— Знаешь, родственники его жертв с тобой бы не согласились. — у него не было выбора, кроме как сосредоточиться на боли, становящейся отчётливее с каждым шагом. Разгораясь в колене, она растекалась по телу и зудела где-то в затылке, не позволяя забыть о себе. Но сейчас Майрон был совсем не против, ведь только благодаря этой боли, он сохранял хотя бы намёк на хладнокровие. А ещё, он понимал, что лжёт - намеренно, испытывая непреодолимое желание поставить Аркана на место. Обида, всколыхнувшаяся в нём как ураган, уже улеглась, оставив на ровной глади душевного равновесия лишь беспокойные круги.

Всё это было так странно. Майрону подумалось вдруг, откуда в Аркане взялось столько ликования. Первые подозрения, навеянные беспочвенной паранойей уже почти выветрились из головы и вместе с ними слегка поутихла навалившаяся на него тоска. Нужно было подумать, даже если чужая рука, придерживающая заботливее, чем когда-либо, невыносимо жгла жаром разогретого тела. Даже если каждое случайное соприкосновение с бедром Аркана вызывало в душе смешанные чувства и вполне определённые желания.

Сосредоточиться - этим же умением Майрон хвалился самому себе ещё пару минут назад? Он задумался о прошедших временах, оставивших приятные воспоминания: лучи осеннего солнца в открытом настежь окне - уже не такие горячие как в середине лета, но всё ещё приятно греющие кожу; шелест страниц и вторящее им шуршание листвы, а совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки - Аркан, увлечённо строгающий из костей замысловатую фигуру; в волосах Аркана запутались блики и Майрон мог бы дотянуться, если бы захотел, мог бы прикоснуться к ним, пропуская сквозь пальцы короткие локоны. Да, оглядываясь назад, он пришёл к выводу, что знал Аркана лучше, чем всегда старался показать и тот, кого он знал, никогда бы не стал ликовать над чужим горем настолько открыто.

— Слушай, я... - Майрон замялся, даже не будучи уверенным в том, что Аркан расслышал его невнятный шёпот. Точно, не расслышал - в эту же самую секунду он отстранился и Майрон вдруг ощутил холод. Что-то похожее на озноб и изрядную долю разочарования. А потом, Аркан сел на корточки. «Забирайся» - произнёс он, а Майрон только удивлённо моргнул, пытаясь собрать воедино все части мозаики.

Он, должно быть, выглядел глупо, стоя истуканом рядом с Арканом, самоотверженно предлагающим помощь. И у Майрона больше не получалось чувствовать себя оскорблённым. Он чувствовал себя утопающим, даже представил себя дамой в беде, но никак не мог снова зацепиться за горькую, бессильную злобу, какая обуяла его в тот момент, когда вместо ответного поцелуя он ощутил лёгкий толчок головой. И это совершенно сбило его с толку.

Неожиданно для самого себя, Майрон разозлился. Он уже перестал понимать происходящее, почти принял его за дурной сон. Ему хотелось опрокинуть Аркана на землю, вцепившись ему в плечи и пару раз встряхнуть, пытаясь выбить прямой ответ. Или, как в самых смелых мечтах - признание. Он представлял как говорит громко, с надрывом, будто незрелая актриса в третьесортной мелодраме. Но вместо этого Майрон шагнул вперёд - даже прежде, чем успел сам это осознать.

Остудить голову? Сделать это у Майрона было меньше шансов, чем выбраться из катакомб самостоятельно. И в какой-то момент, опускаясь сверху и обхватывая Аркана за шею, он смирился с этим. Так говорят почти все, кто предпочитает плыть по течению, а не бороться с ним: «будь что будет». И повторяя эту малодушную фразу про себя, Майрон вздохнул очень тихо. Хотя он всё равно был уверен в том, что Аркан поймёт - почувствует вздох, когда грудная клетка соприкоснётся с его спиной, а тёплое дыхание мазнёт по основанию шеи.

Где-то вдалеке послышался гул, схожий с грохотом ещё одного обвала и Майрон зарылся носом в волосы на затылке Аркана, притираясь к нему немного теснее: - Прежде чем я расскажу тебе всё, что знаю об этом серийном убийце, ты дашь мне один прямой ответ?

Он замолчал и едва ли осознавая это, прислонился к шее губами. Не заметил, пытаясь угомонить испуганно бьющееся сердце. Или не захотел замечать.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-03-25 03:22:17)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Как можно тише вдыхая аромат чужой кожи, Майрон прикрыл глаза. Он так плотно прислонился к Аркану лицом, что кончики его локонов легли на лоб и веки, оставляя после себя ощущение лёгкой щекотки - всё равно что водить по коже гусиным пером. Майрон зациклился. Попал в ловушку тех невысказанных желаний и слов, какие приходили к нему с наступлением ночи: тогда, когда работа переставала занимать все его мысли. Как лавина, чувства накатывали неровными волнами, погребая под толщей снега, из под которого не выбраться самому - если только не позволить лавине унести вместе с собой, пеленая оковами и привязанностями. Делая одержимым.

Майрон знал, каково это - попасть под чужое влияние. Тогда, когда сознание Смуты и его собственное сливались и Майрон смотрел на мир не принадлежащими ему самому глазами, то словно бы сам ощущал поводок. Это давящее чувство пугало его, заставляло думать, будто он потерял над своей волей всякий контроль. Но со Смутой такое случалось нечасто - раз в несколько месяцев, не больше. А с Арканом...с Арканом Майрон чувствовал себя так постоянно. И, как будто самого этого факта было мало, ему это нравилось.

Он никогда не позволял себе сохранять долгий зрительный контакт. Утыкался в книгу, даже если вдруг терял к ней всякий интерес. Он делал это так убедительно, всем своим видом игнорируя чужое присутствие, что в эту актёрскую игру поверил бы даже самый подозрительный зритель. И всё это только потому, что Майрон боялся самого себя: того, что не сможет отвести взгляд. Боялся того, что если Аркан посмотрит направо, то и он сам посмотрит. Повторит любое движение, словно идеальное отражение. Глаза всегда были самым слабым его местом: в отличие от антрацитовых, не позволяющих разгадать чувства Аркана, глаза Майрона, как сказали бы в родном, но уже почти позабытом мире - можно считать отражением души.

И всё же, все эти мысли оказались бесполезны сейчас. И трусость, которая бы неизменно обуяла Майрона, если бы он не был так близко и не мог бы поддеть носом чуть засалившиеся волосы у основания шеи, тактично отступила куда-то в глубины беспокойного разума. И все эти ощущения отчего-то напомнили Майрону чувство абсолютной свободы, которую он никогда не смаковал по-настоящему.

— Ты ведь догадывался, что я любил тебя все эти годы? - он сам подивился тому, как спокойно прозвучал собственный голос. Они прошли уже метров двести, не меньше и широкий коридор пошёл под уклон. Дорожка из фосфоресцирующих растений на потолке уводила их куда-то вниз, в недры катакомб, будто путеводная нить из легенд о Минотавре.

А ведь где-то внизу действительно мог поджидать монстр: если, конечно, в этих штольнях, готовых обвалиться на голову путешественников, хоть кто-то выжил. Майрон хотел пошутить на этот счёт: нервно и неловко, скрашивая тишину. Но промолчал, лишь крепче сцепляя руки. Наивный, практически детский жест - будто он боялся, что Аркан сейчас скинет его со спины и оставит прямо посреди коридора.

В какой-то момент тишина стала настолько вязкой, что Майрон смог уловить мерное стучание капель о водную гладь. Проход, стоило им повернуть, немного расширился и света на потолке стало больше. Уводя свои мысли от всей неловкости ситуации, он задумался о том, что в этом месте мху и грибам хватает влажности, чтобы разрастаться по потолку крупными колониями. Потом вспомнил, что несколько месяцев назад здешние шахты сильно затопило и нижние уровни теперь оказались полностью скрыты под водой. Эти выводы совсем не показались Майрону утешительными: он не горел желанием погружаться в мутную зеленоватую воду, даже если она будет доставать только до щиколоток. Но иного пути не было, если они оба, конечно, не решили научиться летать прямо здесь и сейчас.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-03-25 03:22:08)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Поздно, да, но в том-то вся и суть, чтоб найти, а поздно или рано - разве важно? Может, это странно, но цветами пахнет здесь чуть-чуть. Вроде боль, а тоже мне - цветёт: гиацинт и лилии бутоны, незабудка, роза, белладонна…
Говорят, что пропасть не бездонна.
Ты решиться сможешь на полёт?

В мире всё ещё существовало слишком много вещей, которые Майрон ненавидел. И прежде всего, большинство этих вещей жили в нём самом: боль, страх, застенчивость, нерешительность, но куда хуже чего-либо ещё - пустота. Словно паразиты, они разъедали его изнутри. «Как кислота?» - и это вовсе не вопрос.

На какую-то долю секунды Майрон вспомнил жгучую боль и усилием воли сдержал желание прикоснуться к своим глазам, проверяя - не плавится ли мягкая плоть на потерявших чувствительность нервах. Нет, эти воспоминания должны быть чужими, может быть - плодом его больного воображения. Они должны принадлежать кому-то ещё, потому что он не мог... Никогда. Такую боль он запомнил бы до единой мельчайшей детали, как запомнил бы и беспомощность, следующую за ней по пятам.

Майрон вздрогнул всем телом, непроизвольно сцепляя руки сильнее, не задумываясь о том, как сжимаются объятия и Аркану, должно быть, становится труднее дышать. Преодолевая тревогу, он прикрыл глаза, ощущая себя огромной белой змеёй, обвивающей кольцами свою добычу, не ради жизненной потребности, нет. Это убийство ради убийства - бессмысленное, как полуночное созерцание потолка, утопающего в бархатной ночной полутьме.

Майрон знает, откуда сочатся эти мысли и, признаётся он сам себе, знает даже слишком хорошо. Будто тягучие капли смолы, они вытекают из под дверной щели и оседают на пыльном полу кляксами, ловящими блики. Уродливые, бесформенные кляксы: с какой-то неясной грустью Майрон понимает, что так он выглядит внутри. Такой же мягкий и безвольный, как пластилин - в чужих руках. Им слишком легко управлять. Так что стоит Аркану сыграть на его минутной слабости? Ничего - осознать это проще простого. И в такие моменты Майрон ненавидит свою кротость тоже. Не будь он такой тряпкой, то, быть может, мать оставила бы его в покое. Те годы...Всё то, что ждало своего часа за прохудившейся от времени архивной дверью.

Смешно. Он почти не помнит, что хранится за ней: но точно знает, что не хочет соваться в логово зверя. Так будет лучше - решает Майрон и забивает в дверной косяк ещё один гвоздь. Он входит легко. Почти так же легко, как гвоздь, когда-то забитый в крышку узкого гроба.

Эмоции эти проходят сквозь Майрона, как вода сквозь дырявое решето. В нём совсем не осталось сил - никакой внутренней искры, за которую можно было бы ухватиться как за спасательный круг. Он понимал лучше кого бы то ни было: помощи ждать неоткуда. Нет, истина такова, что герои приходят на помощь только в лишённых логики фильмах, под хруст попкорна и одобрительный гул толпы. Иногда - в добрых сказках, которые детям читают на ночь. Но вся его самая первая сказка - ничуть не лучше той, в которую Майрон попал теперь. Трагедия длинною в жизнь - когда Майрон думает об этом, ему становится тошно и тесно в груди. Так, что в уголках глаз снова начинает щипать.

В детстве никто не читал ему сказок. И это - одна из причин, по которой сейчас он изломан, как покрытая следами клыков зубочистка. Вещь, выброшенная на помойку: туда, где его подобрал Аркан.

— Не думаю, что этот человек боится смерти. Он ждёт признания, как артист. Такие психопаты, если судить по опыту, боятся лишь быть отвергнутыми. — ответил Майрон невпопад, задумчиво вглядываясь в разлившееся по коридору зелёное свечение. Он ничего не может поделать с собой: там, где другие увидели бы палитру замогильных красок, он видит цвет дешёвого желе из супермаркета за углом. И едва успевая подумать об этом, понимает, что земля проваливается у них под ногами. Ещё секунда уходит у него, чтобы с ужасом осознать: её там и не было.

«Иллюзия?!» - Майрон холодеет внутри, чувствуя, как желудок ухает куда-то к горлу и слипается. Ощущение свободного падения - всё бы ничего, если бы он не боялся высоты.

Если бы он мог обвинить себя в преступной халатности, то сделал бы это. Аркан оказался тёплым - его уютное тепло усыпило бдительность, а спина, к которой Майрон мог наконец прикоснуться спустя десять лет мучительного ожидания казалась слишком надёжной. В конце концов, именно это завело их в заботливо расставленный капкан.

Опуская взгляд вниз, туда, где растворилась каменная дорожка под ногами, оставляя лишь рваную линию обрыва и то самое замогильное свечение откуда-то снизу, Майрон готов был увидеть убийцу. Он готов был увидеть армию мертвецов. Всё что угодно и даже колья, драконьими зубьями скалящиеся на каменный потолок. Но внизу плескалась бирюзовая вода. В отсвете люминесцентного мха и грибов она казалась ядовито зелёной.

В падении Майрон набрал в грудь побольше воздуха и расцепив объятия, не слишком ловко вошёл в холодную воду, вырвав у её глади всплеск вспенившихся брызг. И плащ, до этого времени казавшийся невесомым, оплёл его щиколотки, оседая тяжёлым грузом на саднящей спине.

Может быть, ему следовало бы утонуть. И всё же, Майрон загрёб воду руками, выныривая на поверхность.
Может быть, следовало. Но - подумал он - пожалуй, не в этот раз.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-04-05 14:36:28)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Воды подземного озера колют кожу холодными иглами: сердцебиение у Майрона учащается - каждый удар бухает в ушах как звон разбитого стекла откуда-то из Зазеркалья; дыхание - рваное, будто он вынырнул не из под спокойной озёрной глади, а попал в самое сердце шторма. Как глаз бури, озеро осталось спокойным даже тогда, когда Майрон широко загрёб руками по поверхности, расплёскивая волной зеленоватую пену. Он повернулся, встревоженно оглядываясь и громко, так, что его голос эхом отлетел от сводчатого потолка необъятной пещеры, позвал: — Аркан!

Ответа нет. Жгучие пальцы подземного холода останавливаются на его спине, оседают на животе и щекочут загривок. Холод на секунду останавливается в неясной нерешительности, как набирая в грудь побольше воздуха и одним движением пробирается под кожу, гладит Майрона по рёбрам и шее, сдавливает вмиг замёрзшие ступни и обнимает горло. Будь холод человеком, он бы оскорбился - все его усилия прахом. На то, как стучат зубы и в считанные минуты теряют чувствительность губы, Майрон обращает внимания не больше, чем на то, как ёрзает Смута на границе сознания, ища хоть какого-то отклика. Совсем не от холода внутри Майрона всё переворачивается и он ещё раз зовёт, уже тише: — Аркан, пожалуйста.

И если это шутка, то совсем не смешная.

Первым его порывом становится: нырнуть, пытаясь отыскать Аркана под водой, но все его барахтанья всколыхнули густой зелёный ил и застлали всякую видимость на несколько метров вперёд. Тихо выругавшись сквозь зубы, Майрон всё же нырнул и выдыхая мелкие пузырьки, прищурился, пытаясь хоть что-то разобрать в глубоководной тьме. Он заметил где-то внизу такой же светлый ворох пузырьков и неясное движение на дне: оно мелькнуло в зелёном переливчатом свете и исчезло, оставив Майрона в тревожном недоумении. Аркан прежде всего - Майрон списал тень во тьме на рябь от мутной воды в уставших глазах. И вынырнул снова, поднимая к потолку голову: лёгкие его невозможно горели.

Смута, наконец прорвавшаяся сквозь пелену испуга, обуявшего Майрона, отозвалась лаконичным: «скоро». А он кивнул, не особо задумываясь над тем, что этого жеста никто не увидит. Всё, что духу необходимо было знать, он получал совсем не от жестов и не от движений, но забирался в сознание и цеплялся ничуть не хуже клеща. Полезное свойство - всегда думал Майрон. Но и опасное тоже.

Плавал он плохо: не потому, что был слаб или хрупок телосложением. Скорее, в последние годы Майрону просто-напросто не доводилось как следует притереться к воде. Его рутину составляли расследования и книги, а физические нагрузки, какие он включал в свой распорядок дня как досадную необходимость, не предусматривали соревнований с ветром по плаванию брассом. И в итоге он здесь: загребает руками как утопающий, цепляясь за массивную каменную колонну и тяжело, с усилием подтягивает себя вверх. Ноги Майрона, когда он наконец нашёл, на что ему опереться, соскользнули в склизкий ил и он чуть было не сорвался - ударился подбородком о шершавый каменный срез, болезненно зашипел и отстранёно подумал о том, что даже от такого мелкого ушиба на его лице останется синяк. Светло-сиреневый след его постыдной неловкости.

Всё это потом. Аркан - сначала.

Аркан вынырнул из под воды в тот самый момент, когда Майрон, озябший от промозглого холода и трясущийся как трава в предрассветном урагане, поднялся на ноги. Аркан не выглядел встревоженным: без особо труда вскарабкался на этот рваный кусочек суши и Майрону отчаянно захотелось его ударить - сиюминутное, но искреннее желание. Нельзя же заставлять так волноваться! Он не хотел даже представлять, как выглядит со стороны. Наверняка: весь мокрый, с прилипшими ко лбу светлыми волосами и перекошенным от страха лицом. На секунду в голову его даже закралась мысль: как вообще можно любить кого-то настолько бессердечного? Но выходит, как-то всё таки можно.

Майрон невольно цыкнул, обращая внимание к своей насквозь вымокшей одежде.

Если под водой плащ казался ему невыносимо тяжёлым, то на суше он вовсе стал тяжелее камня, верёвкой привязанного к шее. Недолго думая, Майрон сбросил его, а потом постарался как следует выжать края водолазки с длинным рукавом. Одежда липла к его телу, почти что бесстыдно подчёркивая юношескую субтильность. Или изящность, в любом случае совсем не красящую мужчину.

— Сначала собирался утонуть, а потом передумал? — поинтересовался Майрон, даже не скрывая злобных нот в своём сиплом голосе, но не поднял на Аркана глаз, предпочитая рассматривать подземную пещеру. Если бы не та скверная ситуация, в какой они оказались, Майрон бы даже назвал её красивой.

Впрочем, здесь действительно было к чему прикипеть взглядом: над головой пушистым покрывалом рассыпался светящийся мох. Зелёными, синими, розовыми полосами он сплетался в неразборчивые узоры бесконечной паутины, освещая поверхность озера ничуть не хуже дневного света. И только где-то вдали пещера тонула во мраке - неприступном и пугающем.

Возможно, таком же древнем, как плоть земли глубоко под слоями холодной воды.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-04-05 14:36:02)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Дорожки цветного мха над головой как Млечный путь — рассыпаются далёкими звёздами, до которых тоже никак нельзя дотянуться. Но Майрону вовсе не нужны звёзды. Он вдруг смягчается, нерешительно опуская свой взор и встречается с насмешливым взглядом Аркана. И Майрону, несмотря на весь этот мрак; несмотря на то, что холодные мокрые брюки прилипли к ногам, стесняя движения; несмотря на то, что они с Арканом находились глубоко под землёй, далеко от цивилизации, захотелось улыбнуться. Искренне и открыто. Даже если ему было суждено умереть в этих холодных подземных пещерах, он был счастлив. Больше, чем когда-либо в своей жизни.

Десять лет. Дурацкие десять лет и все они в итоге не больше чем безалаберный, безыскусный, отвратительный павлиний танец, не приносящий никаких плодов. Майрон старается не думать о том, что он мог никогда не давить в себе это желание - желание держать Аркана на расстоянии вытянутой руки, чтобы не стать посмешищем в его глазах. Робкое, всё ещё озвученное лишь в мыслях: «если бы я только решился раньше» на вкус как настоящее отчаяние. И улыбка выходит горькой, как вода в этом озере. Или запах разложения, каким иногда, очень редко, едва ощутимо пах Аркан - уставший и выбившийся из сил. Только сейчас Майрон задумывается о том, что Аркан не шёл в свой дом, не исчезал в стенах гильдии. Шёл туда, где чувствовал себя лучше всего и это отчего-то наполнило его сердце щемящей радостью. Он не мог с точностью определить это чувство, но отчего-то был уверен, что больше всего оно похоже на благодарность.

Да, до цветного мха - далеко. Но он всё ещё может дотянуться до Аркана. И Майрону, пожалуй, не нужно большего.

Пусть и горько, он улыбается всё равно. И понимает, что больше не злится. Разве что совсем немного: совсем чуть-чуть. Ему достаточно получаса, чтобы привыкнуть к ощущению чужой тёплой спины под собственными пальцами и запаху Аркана - более близкого, нежели когда-либо. Наверное поэтому теперь, когда между ними распростёрлась тёмно-синяя водяная пропасть, Майрон почувствовал себя так, будто чего-то лишился. И неистово, почти что отчаянно захотел вернуть то, что принадлежало ему по праву. То, за что он боролся и, одновременно, не боролся столько лет.

— Даже у медянки есть клыки. — фыркает Майрон, наблюдая за тем, как откуда-то из-за колонн пробивается фиолетовое сияние. Он задумчиво трёт губы подушечкой большого пальца, невольно припоминая недавний поцелуй. Неловкий, как поцелуй школьника. — Главное не совать пальцы ей в рот.

Он поворачивает к Аркану голову, собираясь сообщить о том, что Смута наконец отыскала их в хитросплетении местных пещер и успевает заметить, как почва уходит у Аркана из под ног. Он с ужасом смотрит на исчезающие под водой чешуйки и отступает к сердцевине колонны. Лезть в воду ему больше не хочется совершенно: ещё с самого детства Майрон ужасно боялся подводных чудовищ.

— Видел. — слабо отзывается Майрон, как-то отстранёно подмечая, что нога его больше не болит. Об этом можно подумать и потом, куда важнее было то, что прячется в мутных водах озера. И, скорее всего, оно уже очень давно ничего не ело. Если, конечно, было плотоядным.

Майрону не хотелось выяснять. Он мысленно отдал Смуте приказ подлететь ближе и тогда это случилось: когда дух оказался над одним из островков, все остальные - те, что кусочками суши окружали их с Арканом, стремительно пришли в движение. Будто сам собой разматывающийся узел.

— Пора уходить. — просипел Майрон, охваченный ужасом и стараясь не издавать слишком много шума, довольно резво двинулся на восток - благо, колонны располагались так близко друг к другу, что ему даже не пришлось прыгать.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-04-02 16:17:38)

[icon]https://i.imgur.com/A46oQpY.png[/icon]
Майрон самозабвенно, будто мечтая в кои-то веки ощутить себя слепым, не смотрит на то, как островки суши вокруг него исчезают под водой. Медленно и плавно, словно под звуки рыдающего фортепиано - хорошо разыгранный спектакль на двоих. И Майрону с Арканом не повезло оказаться в самом первом ряду - слишком близко к актёрам. Остальные кресла пустуют, пока они выбираются на сцену. А потом, вода снова становится спокойной - зеркальная гладь отражает блики света, не позволяя разглядеть тени на дне, но Майрон уверен, что где-то под ними огромное существо сворачивается кольцами. И благослови Воля, чтобы оно просто ворочалось во сне.

Когда Аркан догоняет его и подстраивает свой шаг, словно стараясь идти нога в ногу, какое-то время они шагают молча. Майрон посматривает на поверхность озера, ожидая, что оттуда наконец покажется плоская змеиная голова, но гладь спокойна и он оставляет Смуту где-то под самым потолком, наблюдать за расходящимися по воде кругами. Сейчас это важнее маньяка - почему-то Майрон уверен, что срезанная дорога из колонн ведёт в его логово. Или временное убежище, в котором он прячет своих жертв. Интуиция наводит на любопытную мысль: этой дороге, спускающейся от тоннеля к озеру, не хватает только ковровой дорожки.

— Если честно, я и сам не до конца понимаю, в чём тут... - они попадают под арку каменного свода, оставляя колонны далеко позади и Аркан зачем-то делает ещё один шаг. Лишний. Сокращает дистанцию, укладывает ладонь на плечо, поглаживает шею и Майрон готов умереть от настигшего его вдруг озноба. Когда Аркан прикасается к его губам, Майрона трясёт.

Его сердце, вопреки всяким правилам физики и анатомии, ухает куда-то в желудок и остаётся там. Майрон податливо приоткрывает рот, цепляясь пальцами за складки одежды и мир, опасно содрогнувшись, делает оборот - как провалившийся экспермент, выходит из под контроля. Майрон, словно отражение Аркана в зеркале, делает к нему ровно один шаг и прислоняется. Ненавязчиво, осторожно, будто ждёт, что его оттолкнут.

Он прикрывает глаза, но не закрывает полностью - наблюдает из под полу-прикрытых век, впуская чужой язык и ласково растирает его кончиком своего. В этом движении больше мыслей и чувств, чем во всех его словах до этого - это, пожалуй, слишком сильно бросается в глаза. Майрон оставляет одежду в покое и хватается за спину Аркана. Его объятия почти что настойчивые.

Аркан наконец разрывает поцелуй и нить слюны, провисающая между их губами, обрывается быстрее, чем Майрон успевает облизнуть губы. Когда он отступает, озноб возвращается с новой силой: ... — дело.

Он мотает головой, словно пытается таким образом уверить, что извинения это лишнее. Не нужно извинений. Он уже понял свою ошибку. И - что куда важнее, готов её исправить.

Взгляд у Майрона мутный. Он знает, что сейчас не время для этого.

Где-то позади в водах озера шевелится огромная змея, где-то впереди, возможно, их поджидает убийца, но Майрон тянется всё равно, заключая Аркана в кольцо своих рук. Он притирается тесно, не оставляя между их телами никакого расстояния и не говоря ничего больше, платит знакомой монетой: отвечает поцелуем на поцелуй.

Он поразительно нетерпелив - задевает зубами губы, широко накрывая их своим ртом и обводит языком дёсны показательно неспешно. Майрон чувствует, как Аркан напрягается и потому, поднимает руку, ведёт ладонью вдоль позвоночника, в конце-концов зарываясь пальцами в короткие тёмные волосы.

Всякая неловкость исчезает, не оставив после себя и памяти: Майрон с силой, болезненно кусает чужой язык.

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/gtWE4sW(1).1523624349.png[/icon]
Frankie Rose - Moon In My Mind
Аркан отстраняется и нет ничего, о чём бы Майрон в своей жизни жалел больше. Он больше чувствует, чем видит в самом деле, как полупрозрачная нить слюны повисает меж их губ: стремительно остывающая - затхлый, сырой воздух холодит кожу и рассыпает по спине вязь приятных мурашек; вязкая и тягучая - потому что Майрон возбуждён. В горле встаёт тугой, плотный ком и ему приходится откашляться, возвращая голосу ровное звучание. Майрон берёт себя в руки быстро, прикладывая к груди ладонь, когда Аркан отворачивается. Сердце стучит, будто безумное. Рокочет как ритуальные тайко в период чествования бога ветра. Его разум проясняется моментально, но сердце - не успокаивается всё равно.

— Может быть, позже. — произносит Майрон мягче обычного, чуть ли не шёпотом и понимает, что эти слова больше похожи на ласковое урчание, чем на человеческую речь. Они разносятся едва различимым эхом по штольне, преумноженные холодным камнем. Лёгкая краска заливает лицо и Майрон ненадолго затихает, следуя за Арканом бесшумной тенью. Он держится чуть позади левого плеча. Два раза их с Арканом пальцы соприкасаются.

Лишь десяток шагов спустя Майрон понимает, что не чувствует свою ногу - ту самую, которую он повредил при падении. Ту самую, которой он наступил в густой ил подземного озера. Ткань брюк всё ещё влажная, всё ещё липнет к коже, но грязный ил, чем-то неуловимо напоминающий озёрный чернозём из реального мира, уже впитался - от него не осталось совершенно никаких следов. Это странно и совсем не нравится Майрону. Он останавливается ненадолго, отставая от Аркана на пару-тройку шагов и пробует наступить на носок и на подошву, прочувствовать свой вес. Ничего не происходит: он не чувствует неприятных уколов иголок под кожей, какие появляются, стоит начать разминать затёкшую конечность. Он не чувствует ничего и кожа, в том месте, на котором раньше красовался тёмный ободок ила, неприглядно посинела.

И всё же, пока он может идти - он должен делать это.

Нагнав Аркана совсем близко к тому месту, где толстая каменная кишка шахты плавно повернула куда-то на запад и поросль мха сменилась выщербленным потолком, Майрон не говорит ни слова. Ему не угрожает ровным счётом никакая смертельная опасность, а остальное...остальное может подождать.

Счёт переходит в минуты: они успевают сделать ещё с десяток шагов и всё это время Майрон борется с желанием взять Аркана за руку. Вовсе не потому, что не может справиться с неистовой жаждой прикосновений, которую распалил неспешный, горячий поцелуй. Ладонь Аркана - шершавая и крепкая, как ладонь опытного резчика по дереву, точно успокоила бы дрожь, поднимающуюся откуда-то изнутри. Так, словно стремительно развивающаяся простуда решила вдруг заявить о своём существовании. Но как только Майрон размыкает губы, чтобы сказать хоть что-нибудь, Аркан раскалывает тишину на мелкое крошево осколков. И всё, что остаётся: — Надеюсь, что ты ошибаешься.

Майрон знает, что во всём, что касается предчувствия смерти, Аркан не ошибается никогда.

А потом, он и сам видит это. Когда снопы искр разлетаются над головой, вереницей тусклых огней разгоняя пещерную тьму, Майрон морщится. Он оглядывает останки тела с совершенно безразличным лицом, подмечая странный характер ран. Насколько хватает света от оранжевых искр, он успевает вырвать у мрака очертания руки, явно вырванной из плечевого сустава, рваный ошмёток ноги, короткий - от колена до ступни. Но головы нет, как и туловища. Только внутренности сдувшейся красной дорожкой тянутся по полу.

Он наконец выходит из-за спины Аркана, словно покидая своё надёжное убежище и подходит ближе, присаживаясь рядом с присохшей к каменным плитам свернувшейся кровью. Майрон тихо вздыхает, по памяти перебирая все известные ему способы убийства и все зверства, с какими он успел познакомиться за своё бытие стражем: — Создаётся впечатление, что его пытались проглотить целиком. Если он сопротивлялся, то оторванные конечности - это побочный продукт. Как кусочек вафли, которая не поместилась во рту целиком.

Майрон поднимается, едва заметно припадая на повреждённую ногу и осматривается внимательнее. В зале несколько столов, а стена, к которой как трофеи приколоты вырезки из газет, тонет во мраке. Даже не приближаясь, чтобы рассмотреть, Майрон знает, что все эти вырезки повествуют о деяниях убийцы. Все творцы, так или иначе, слишком сильно влюблены в самих себя: — Ты поможешь мне осмотреться?

Большая часть зала - письменные столы. Майрон вздыхает, наблюдая за тем, как Аркан направляется к тем, что стоят по левой от него стороне и невольно подмечает, как неторопливо он движется. Майрон рассеянно думает о том, что Аркан - идеальный партнёр в любом танце. Они существуют словно бы в одном измерении, в одной плоскости, живут в одном и том же мрачном мире. И шагают с одной скоростью. Или Аркан подстраивается, специально замедляя ход своего времени, отщепляя какую-то часть себя, чтобы идти с ним, с Майроном, вровень? Майрон не знает, но улыбается Аркану, пока он не видит. И направляется к столам, сжимая ладони в кулаки. Он растирает пальцы - холодные как лёд.

Вдруг оступается, когда ногу покалывает неприятной, ноющей болью. Но боль прекращается так же резко. Майрон вздыхает и подавляет желание сесть, чтобы как следует осмотреть повреждённое место. Не при Аркане. Отчего-то Майрону больше всего не хочется заставлять его волноваться. Он и без того делает слишком много. И если бы Аркана не оказалось рядом, кто знает, как бы закончилась эта история.

Чувство благодарности переполняет Майрона изнутри. Он тянется, чтобы выразить его словами, но не находит нужных. Так ничего и не сказав, он смыкает губы и сжимает их, морщась от очередного приступа боли. Его ступня тяжелеет, словно наливаясь свинцом и спасает лишь то, что приходится остановиться. Майрон ведёт кончиками пальцев по корешкам книг на столе, стирая с них тонкий слой каменной пыли. Книги успокаивают. И он тянет первую попавшуюся, берёт её в руки и перелистывает станицы.

Страницы тихо шуршат, отзывчиво ложатся под пальцы. Эта книга - о растениях. Майрон перелистывает её, проверяя на предмет закладок и откладывает в сторону, тут же забирая вторую и третью. Он перелистывает всю скромную библиотеку убийцы, подмечая, что из всех его книг не читал только одну. Ту самую, у которой нет названия. Когда Майрон тянет книгу за корешок и открывает, то понимание накатывает на него, будто порыв холодного ветра в зимнюю пору: это не книга. Это дневник.

Он долго, словно бы не веря в такое чудесное совпадение, созерцает ровный почерк. Аккуратное «день первый, года Радужной птицы» бросается в глаза. Убийца пишет основательно, будто привык конспектировать всё, что его окружает. Уделяет внимание каждой детали. Он рассуждает о рыжих волосах своей первой жертвы, в свете закатного солнца переливающихся карминовым цветом. Так он выбирает её: молодую, красивую. У всех у них бледная кожа и глаза цвета морской волны.

И у него, у Майрона, того же цвета глаза.

Майрон понимает: в тот момент, когда он начал следить за убийцей, выдал себя сам. Может быть, подтолкнул к решительным действиям. Или подошёл слишком близко, заставив поторопиться. Может статься и так, что именно эта торопливость стала причиной смерти макового творца. И к лучшему: Майрон закрывает дневник и опускает его на поверхность стола. Его пальцы касаются дерева, такие же ледяные, как и всё вокруг.

Майрон вздыхает и облачко пара вырывается из его рта. Он чувствует себя очень странно.

Словно ощущает каждую вену в своём теле - как кровь сочится по капиллярам. Он вспоминает о том, как тяжело добивался признания сам. Как раз за разом издатели отвергали его, будто любовницу, от которой уже нет никакого прока. Это больно - но кто бы знал. Майрон думает о том, что непризнанный художник всегда страдает сильнее всего. И убийцу ему почти что жаль.

Майрон поворачивается, открывает рот, чтобы поведать об этом Аркану и видит только то, как Аркан улыбается стремительно тлеющей плоти. Улыбается, как никогда не улыбался ему самому.

Холодная кровь не вскипает, она тяжёлая, будто жидкий металл. И глаза Майрона темнеют, наливаясь тёмно-синим, таким же цветом, каким отливает гладь подземного озера.

Аркан не поймёт. Но он может заставить.

Почему бы и нет? - эта мысль крутится в голове Майрона как навязчивая пластинка, когда он подходит ближе. Когда Аркан оборачивается, Майрон нависает сверху и толкает, опрокидывая на землю. Наваливается всем своим весом, плотно сжимая шею пальцами. Майрон знает, что только так, только так и никак иначе сможет доказать свою правоту.

Лишь силой. Его глаза темнеют, становясь почти такими же чёрными, как глаза Аркана. И чёрные вены, будто паутина, проступают на бледной коже.

Jesper Kyd - Apocalypse

Можно ли быть в двух местах одновременно?

Можно - Майрон знает наверняка. На берегу подземного озера, на дне которого шелестит по гравию чешуя, он стоит и завороженно наблюдает за тем, как круги расходятся по воде. Мелкая рябь тянется по зеркальной глади, мягко касаясь колонн. Змеиные кольца не поднимают ни брызг, ни шума: беззвучно выходят они из водной толщи и скрываются снова. Чешуйки покрыты странно пахнущей слизью, словно веками лежали в густом слое озёрного ила. Майрон наблюдает за змеиным танцем: над водой, на воде и на дне, но всё ещё ощущает под пальцами кожу. Он сжимает пальцы сильнее, пытаясь ухватиться хотя бы за одну реальность, но она расплывается дымным облаком. Проходит сквозь пальцы сухими песчинками.

— Почему ты улыбаешься кому-то ещё? — произносит Майрон. Тот Майрон, глаза которого наливаются неестественной чернотой. Его кожа теперь чуть больше похожа на мрамор: крупнозернистый белый мрамор с чёрными прожилками вен. Майрон со злостью думает о том, что Аркана никогда не интересовали скульптуры. Лишь кости. Он готов вытащить их из себя наружу, лишь бы почувствовать хотя бы каплю ответной теплоты. Вывернуться наизнанку - это Майрон всегда готов был сделать для него.

Аркан холоден. Как камень? Но не тот, который смыкается сводом под их головами. Даже не тот, что лежит на дне пещеры и совсем не тот, из которого выщерблены огромные чёрные плиты. И базальт, и гранит - слишком просты для него. Майрон беззвучно шевелит губами, облизывает их, всматриваясь в непроницаемые антрацитовые глаза. Ему приходит в голову, что Аркан - чистый морион, связавший мир смертных и потусторонний. Он - ключ ко всему.

Майрон рассеянно шепчет, где-то на грани слышимого, но его горячечное «я всего лишь хотел, чтобы ты любил меня» отчего-то звучит как «я хочу убить тебя». Он не может найти в себе сил на улыбку - чёрная кровь стянула кожу, навеки запечатлев на его лице боль. И немного скорби.

Когда Аркан растворяется под руками, Майрон чувствует только разочарование. Он загребает пальцами воздух, надеясь вновь почувствовать под своими руками давление. Погладить большим пальцем подёргивающийся кадык, почти что любовно, будто бы прощаясь. Он больше чувствует, чем замечает движение сбоку и поворачивается, отзываясь удивлённым хрипением.

Руки Аркана впечатывают в камень, острые осколки впиваются в спину и Майрон сплёвывает кровью. Его кровь - чёрная, как смола.

Он вырывается так, словно действительно хочет жить. Ему есть, ради чего. На мгновение Майрон замирает: но ради чего он пытается сдёрнуть с себя руку Аркана и извивается? Ради чего бьётся о стену, царапая спину щербатыми камнями? Всё неправильно. Это должно быть ради Аркана, а не лишь для того, чтобы убить его.

Шипящий голос в подкорке черепа уверяет: всё хорошо. Но он ошибается.

Это похоже на очень длинный вдох. Майрон подходит к самому краю колонны, неспособный отвести взгляда от змеиного танца. Его глаза слезятся и ноют, но он знает, что скоро станет легче. Майрон готовится нырнуть: набирает в лёгкие побольше воздуха и медленно падает навстречу воде. Хозяин ждёт.

«Какого черта ты еще с собой сделал, Майрон?»

Глубокий вдох и чувство свободного падения - Аркан словно хватает его за плечо, вырывая из магического плена змеиных колец. Майрон озадаченно моргает, выдыхая из своих лёгких весь набранный воздух и расслабляется, повисая на костяных браслетах измождённым узником. Его глаза стремительно светлеют, а чернота вен растворяется, возвращая коже ровный белый оттенок. И Майрона, будто безнадёжно больного, бросает в озноб.

Он дёргается, только теперь понимая, что кости держат крепко.

— Аркан? — Майрон глотает через силу, поднимая взор. Он понимает вдруг, что не помнит ничего, кроме шершавых корешков книг под пальцами. Всё что после - холодная, влажная темнота. — Что происходит?

Майрон пытается выпутаться, но грозится лишь вывихнуть себе руки в запястьях. Кости держат слишком крепко и он успокаивается, смиренно расслабляя тело, насколько то возможно. Ему в голову приходит мысль о том, что верующие никогда не простили бы ему ни этой позы, ни мученического выражения на лице. Такие как Майрон - считало отчего-то подавляющее большинство - не должны оскорблять своим существованием даже мысли о Боге. Но образ страдающего на распятии Иисуса въелся в голову Майрона, как терпкое вино в светлую ткань.

Камень холодит спину: стена пещеры - или зала? - нерушимая годами или, быть может, целыми столетиями. Но Майрон, вопреки ощущениям земной тверди под лопатками, совсем не чувствует опоры. И хватка костей уже не кажется ему аккуратной - шершавые звенья впиваются в кожу требовательно, едва ли не зло. И пусть да, так и есть - камень холодит спину Майрона, напряжённую и скрытую под тяжёлой влажной одеждой, всё-таки нет ничего холоднее тугого кома, сворачивающегося в его животе. На миг ему кажется, что это происки подводного чудовища: ком кольцами стягивается внутри него, запирая дыхание, а следом, Майрон понимает, что это всего лишь страх. Всего лишь - но он всё равно мелко дрожит, судорожно подбирая слова.

Губы Майрона шевелятся беззвучно и он, не выдержав взгляда Аркана, отводит свой. Антрацитовые, бездонные глаза смотрят пристально и так же, как жмётся к коже желтоватая кость - зло. «Впрочем», думает Майрон, сжимая и разжимая пальцы обеих рук, «Не так. Не зло - безжалостно». Силясь справиться с мурашками, ползущими по плечам, он не находит ответ. И говорит тише обычного, чувствуя, как ломается голос под грузом вины - почти осязаемой. И ощутимой: тяжестью старых гор она ложится на плечи.

— Я бы ответил тебе, если бы знал. — бормочет Майрон, останавливая свой взгляд на обломке колонны, покоящемся на раскрошенных плитах. Голос Аркана бьёт больнее плети: Майрону хочется съёжиться, но он может лишь бессильно повиснуть в плену костей. Ему хочется зажмуриться — защититься от нового удара, но веки не слушаются. И слишком сухие глаза покалывает у самых уголков. Майрон вздрагивает едва заметно — ему хватает смелости, чтобы взглянуть на Аркана снова. Смелости, но не гордости: глаза его, налившиеся неприятной краснотой, жжёт от слёз.

— Такого никогда не случалось раньше, Аркан. — он держит надрывные ноты глубоко внутри, проглатывая каждый болезненный звук. — Ты должен понимать, что я никогда бы не причинил тебе зла по собственной воле. Даже когда...Когда ты отправляешься в реальный мир, я контролирую это. — Майрон вдруг становится тише и добавляет, едва различимо, шепчет одними губами: — Я контролировал это.

Он не понимает, что именно должен сказать. И подумав, решает, что правда — как раз подойдёт.

Майрон вскидывает голову, прикусывая нижнюю губу. Подбородок мелко дрожит, но он справляется с этим. Он ведь успел совсем забыть, что лучше всего переносит боль. Оставленную теми, кто стоит ближе всего: — Каждый раз я задумываюсь о том, что ты можешь вернуться не ко мне. Быть не со мной. Каждый раз я не нахожу себе места и единственное, что мне остаётся - посвятить всего себя работе, чтобы не думать об этом. То, что тебя нет причиняет мне боль, Аркан.

И громко, словно перекрикивая самого себя, Майрон позволяет себе повысить голос. Так, как не делал этого никогда: — Как я должен просить тебя о помощи, если ты находишься далеко? Как я должен действовать, когда тебя нет рядом?

Дыхание срывается и Майрон расслабляется, лишаясь последних сил. Он чувствует где-то на грани сознания плеск воды. Ощущает, как пульсируют вены. Как вздуваются: он устало понимает, что могло послужить причиной его временной амнезии. Ил, от которого не осталось ни единого следа — синее кольцо на лодыжке, саднящее при каждом неловком соприкосновении о камень. Он уверен в этом больше, чем в собственной решимости.

— Я... — Майрон шумно глотает, подслеповато всматриваясь во мрак пещеры, глядя в точку у Аркана за плечом. «Не хотел тебя разочаровать» — пытается закончить он, но шум ворочающихся камней перекрывает робкий шёпот. И змеиное шипение, сотрясающее стены, заставляет позабыть об этом.

Наконец, Майрон понимает: с самого начала это не было землетрясением. Он прислоняется к камню спиной и напрягается: какой бы сонной ни была озёрная змея, она начала двигаться.