Dark Fairy Tale: upheaval

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Dark Fairy Tale: upheaval » Прошлое » 13.11 Тех найдёт он, кому не спится;


13.11 Тех найдёт он, кому не спится;

Сообщений 1 страница 20 из 20

1

Время: 13 ноября, год Синего Вереска;
Местоположение: проклятый дом где-то в Предместье;
Участники: Майрон Мэйнард, Лидия, Тень, Сэр Мягколап;
Предыстория:
Где-то в районах Предместья стоит старый, обшарпанный дом -
И ни местные власти, ни бабки, ни воры
Не знают:
Что же находится в нём?
Дом этот стар на первый, замыленный взгляд,
Только о нём ни местные, ни в столице
Почему-то не говорят.
Дом этот ловко отводит чужие взоры:
Рухлядь и хлам - такой вот расклад.

Ходят слухи, в нём как-то пропали люди
Но доказать ничего не смогли,
И избавиться от него пытались:
Ломали окна и стены жгли.
А вот дому - хоть что!
До сих пор он спокойно стоит
То ли ждёт, то ли смотрит, а может и спит.

Все Стражи проводят вечер так, как считают нужным: кто-то идёт развлекаться, кто-то готовится отойти ко сну. Но в один и тот же момент они открывают заветную дверь - квартиры, таверны, своего кабинета и в ту же секунду оказываются в номере неизвестного отеля, шаркая по незнакомому красному ковру. Проклятый дом в Предместье, искажающий пространство по своему разумению, вдруг решает, что четвёрка Стражей - отличное пополнение его коллекции и даёт им шанс снять проклятие. Доиграть уже давненько начатую игру, в которой есть один автор и три несчастных выживших, попавших в оборот. И все неприятности, с которыми они столкнутся, зависят лишь от их собственной фантазии. И, как бы ни было это прискорбно, от удачи.
главный холл | лестницы | закрытая часть

+2

2

— Выходит, ты завтра не занят? — Майрон повысил голос, недовольно сморщившись. Лекарственная смесь, отдающая гречишным мёдом и горькими нотками тысячелистника, попала в горло: он наклонился, опираясь о раковину обеими руками и ещё раз перемешав смесь во рту, сплюнул. Её вкус и запах Майрону не нравились: ему чудилась терпкая полынь и вязкий привкус облепихи, но она хорошо усмиряла приступы кашля и с неудобствами в конце-концов пришлось смириться. Срок, проведённый в Сказке уже скоро должен был перевалить за середину и стремительно ухудшающееся здоровье беспокоило Майрона. Особенно теперь, когда у него нашёлся повод, чтобы избегать преждевременной встречи со Смертью. Как-то так пелось в одной из его любимых песен, напоминающих о прошлой жизни и превратностях судьбы: «Мне просто нужно, чтобы было за кого умереть». Только в действительности оказалось, всё же, немного наоборот.

В холодном свете лампы кожа Майрона казалась ещё бледнее. Он зачесал назад непослушные локоны, щекочущие лоб и повернул голову, рассматривая пару-тройку мелких пятен крови на воротнике футболки. Ничего, кроме них, не напоминало о разыгравшемся вдруг приступе бронхита и это, в общем-то, можно было счесть за маленькую победу над собственным организмом. Майрон взял в руки зубную щётку, намереваясь почистить зубы перед сном и выдавив сверху толстый слой пасты, тихо заворчал. Спустя столько времени, Аркан что-то ответил из гостиной, но плотно прикрытая дверь заглушила почти все звуки, оставив Майрона с неопределённо звучащим «хотел». Может это значило - «что ты хотел» или «смотри-ка чего захотел» и Майрон, которого не прельщало теряться в догадках, так же громко заговорил, распахивая дверь: — Я собирался узнать, не пойдёшь ли ты завтра...

Ещё одна дверь маячила теперь прямо перед его лицом. —...прогуляться. — «202» - гласили позолоченные цифры, которые, по законам логики, не должны были ничего гласить в его собственной квартире. Так и не донеся щётку до рта, Майрон остановился. Он не осмелился бы назвать себя забывчивым. Обманами зрения тоже страдал совсем нечасто, только когда перебарщивал в работе со Смутой. Не веря своим собственным глазам, Майрон вышел на середину коридора, наступив босыми ногами на мягкий красный ковёр и очень медленно осмотрелся. С коридором ровным счётом ничего не произошло: за те несколько томительных секунд, пока Майрон вертел головой из стороны в сторону, он успел привыкнуть к мягкому, почти что интимному освещению и обилию золота на стенах. Обстановка, безвкусная, но богатая, как в самых престижных отелях Нью-Йорка, мгновенно начала раздражать. У Майрона вдруг возникло ощущение, что Сказка аннулировала контракт, поспешив вернуть его в естественную среду, вот только такой исход граничил с безапелляционным «невозможно».

— Спокойно. — Майрон глубоко вздохнул, поворачиваясь лицом к той двери, из которой он только что вышел. За ней всё ещё была ванная комната. Он и сам не знал, в чём хочет убедиться: открыл дверь настежь, а потом плотно закрыл. Когда же Майрон подёргал ручку ещё раз, она наотрез отказалась поддаться и в том, чтобы караулить её дальше, смысла было не больше, чем стоять посреди коридора, надеясь встретить хотя бы одну живую душу.

Посреди позолоты и обитой алым материалом мебели, Майрон смотрелся глупо в своих свободных чёрных штанах, длинной до самого пола и белой футболке, сохранившей несколько едва заметных кровавых пятнышек. Потерявшийся клиент, который не смог найти дорогу в собственный номер: ещё раз посмотрев на злосчастную дверь и запомнив номер на всякий случай, Майрон направился к лестнице, маячащей справа широкими, до блеска отполированными перилами. Это было по меньшей мере странно: отель выглядел ухоженно, словно за ним следила целая армия горничных, но за те семь-десять минут, которые Майрон провёл на втором (судя по номерам) этаже, он не встретил никого. Но ещё сильнее его напрягла тишина, слишком близкая к гробовой. Да и то, кладбище по сравнению со здешней тишиной кому угодно показалось бы местом, откуда жизнь бьёт ключом.

Спустившись в холл, первым делом Майрон отправился к парадному входу и подёргав ручку двери, обречённо цыкнул. Очаровательно - как будто он ждал чего-то другого. Двери были заперты.

+1

3

Было печально, что в такое время Тень никогда нельзя было застать дома. Он вернётся не раньше, чем через пару часов, а лишние руки не помешали бы уже сейчас.

Серый птичий комочек скользнул в чердачное окно, прямо на лету рассыпаясь фонтаном перьев и превращаясь в Лидию, которая, уже по инерции продолжая путь, впечаталась в заботливо подставленный у стены матрас. Обычно всё проходило чище. Обычно на матрасе после этого не оставалось кровавых пятен.

– Нокс?! – Бесполезное занятие. Нет его, очевидно же. Лидия извернулась перед зеркалом, пытаясь осмотреть поврежденное плечо: понацепляют, блядь, всякой ебанины, нормальному сычу уже и пролететь негде! Было больше обидно, нежели больно; рана изрядно кровила, но выглядела даже в половину не так страшно, как казалось в полёте, пока этим самым плечом приходилось шевелить на каждый взмах. Ничего. Нормально. Живём, девочка, живём.

В шкафчике в ванной должен был быть спирт. Тень осудил бы эти варварские методы, но Тени не было, а бережно промакивать края раны йодом и сшивать аккуратно кетгутом было нихрена вот неудобно левой рукой по собственной спине. Так что о культуре лечения на время можно было и забыть. Плеснуть щедро спирта, прооравшись вдоволь; сунуть в зубы кляп из полотенца, замотать волосы в кривой пучок на макушке, и, не заботясь о лишней одежде, сунуться спиной вплотную к камину. Забавное всё-таки ощущение, когда ожоги сходят одновременно с тем, как появляются. Регенерация сраных тканей, мать её. Ещё бы не жгло так адски, и вообще цены бы этой регенерации не было!..

– Сука, – от камина обдало жаром, Лидия пошевелила плечом на пробу – неплохо, во всяком случае, больше не кровоточит. Будет рубец, наверное, но шрамы украшают ебанутых. Уже можно было отодвинуться от открытого огня чуть подальше и пожаловаться хныкающе в пространство: – Больно, блядь!

А ещё бы больно не было. Судя по ощущениям, волдырь должен был расползтись уже на половину спины, рана истекала сукровицей и медленно подсыхала. Почесав затёкшее бедро, Лидия с кряхтением поднялась на ноги. Всё, можно заканчивать прогулки в неглиже и перейти к той части, где она опять пачкает чужие рубашки. На случай внезапных телесных повреждений Тень давно угрожал подарить ей пару больничных халатов, но пока что выделил только отдельную полку с вещами, которые можно было безнаказанно обляпывать кровью.

На ходу натягивая трусы, Лидия впечаталась здоровым плечом в дверь чужой спальни, ожидая привычного удара дверной ручки о стену. И тут же почему-то грохнулась на пол, когда знакомая и тысячу раз открытая дверь вдруг ушла из-под неё куда-то дальше, туда, где по определению должна была быть стена. Конечно, биться головой было куда приятнее о ковровое покрытие, чем о каменный пол, с этим Лидия поспорить не могла, но...

– Какого хера? – желание прикрыться пришло сразу за желанием пару раз поддать по предательской двери ногой. Оба, впрочем, желания были признаны опрометчивыми и подпрыгивать, хватаясь за грудь, Лидия усилием воли не стала. – Что ещё за?..

Ну, это было слегка похоже на номер отеля. Влетать голой в чужой номер ей ещё не доводилось, можно было смело поздравлять себя с достижением. Приподнявшись немного, Лидия пробурчала что-то среднее между «Вейзмир» и «Клейт минд», сорвавшись на болезненный скулёж, когда после паузы откуда-то из глубин комнаты вылетел халат и постарался рукавом атаковать повреждённое плечо. Душевая занавеска  скрутилась на голове в чалму, в неё же воткнулся и фальшивый цветок из кривоватой вазочки. Лидия смиренно дождалась, пока вся творческая энергия духа иссякнет и кивнула болезненно в знак благодарности.

Ну, зато не голой. И то хорошо. Интересно, от этого отеля далеко до дома?

Иногда всё-таки в жителях Валдена просыпалось совершенно необъяснимое смирение.

* * *

Окей, в отеле было как минимум три этажа. Лидия не стала тратить время, чтобы осмотреть их все: сбросив где-то по дороге чёртову занавеску, уверенно прошлёпала босыми пятками туда, где полагалась во всех порядочных отелях лестница. Потом прошлёпала в другую сторону. Потом остановилась задумчиво прямо перед ступенями, которых тут, вроде, не было, но это было не очень важно.
Перепрыгивая через две ступни махом, слететь на второй.

Несвоевременно жалея отбитые пятки, прохромать на первый.

Рецепшн. Слава богу.

– Уважаемый? – Лицо, вроде, знакомое. Может, пересекались где-то в гильдии? У них тут что, какая-то сраная пижамная вечеринка?! – Не подумай, что я нетрезвая, но не подскажешь, я, блядь, где вообще?

Поплотнее запахнуть халат. Почесать ступнёй лодыжку. Постараться не думать о крайнем идиотизме происходящего.


//Я обещала маленький пост, блядь, я не специально х)

Отредактировано Лидия (2018-03-01 19:49:23)

+2

4

Это не было гильдией.

Это было чем угодно: цирком плохо надрессированных морских котиков, клубом анонимных любителей мордобоя, малолетним сборищем по интересам, но точно не Гильдией Стражей. Тень держался до последнего. Держался, когда с утра господин Глауберг опять решил заявиться к нему со всегдашней просьбой о повышении для всех архивных работников. Держался, когда днём девятый патрульный отряд вернулся фиолетовым от первого до последнего представителя: они заявляли, что встретили «Радужных Рыцарей» по дороге, но Тени было плевать; хоть выводок зомби с четырьмя всадниками Апокалипсиса во главе, рабочий день ещё не закончился. Он держался даже тогда, когда Джей снова пришла жаловаться: Ротт, мол, вырубил ей половину заключённых, «этот сраный трудоголик, Тень, скомандуй ему "место" или посади уже на поводок, иначе я сделаю это самостоятельно!» Но когда на винг ему пришло уведомление о двадцать первой жалобе на шум из башни Гильдии Учёных, Тень не выдержал.

— Твою ма-а-ать, приятель! — Поражённый свист Бадабу встретил довольно ухмылкой от уха до уха. — Вот это я понимаю — акексо... асексо... Окуляры, в общем, что надо! И чего — говоришь, эти янки в своей полиции всегда такие носят? Давно? Ты, это, говори, если тебе подлить, я не возражаю... Эй, Шелдон, ты оглох там?! Ещё по одной мне и этому славному джентльмену!

Всё начиналось с чая. Нет, действительно, так оно и было. Тень всего лишь ушёл с работы на час пораньше, чтобы встретиться со знакомым фэйри из поставщиков и выпить по кружечке старого доброго крепкого, забористого... чая. Серьёзно. Просто Бадабу по совершенной случайности знал лучший бренди в столице. И, по счастливой же случайности, подавали его именно в «Носатой Виверне», где они остановились, чтобы выпить чайку.

— Уволняюсь, решено! Завтра же увольняюсь, надеваю эти твои очки и пешочком в горы, в самые Хап! Вот там, говорят, настоящая жизнь: никаких патрулей, никаких мордоплюев из боевого, никаких унылых рож в коридорах... Гильдия, говоришь? А что гильдия? — Бадабу ничего не говорил. Бадабу лениво потягивал бренди, глядя на собутыльника так, как смотрят на расшалившихся к ночи детей — чуть с тревогой, но всё же снисходительно. — Да к чертям эту гильдию, к призракам, к духам, в Предместье и лично в Звереву глотку! Я вот похож на генерала какого-нибудь, ты мне скажи, дружище? Похож? На командующего, на этого, в шинели здоровенной, при орденах и звёздочках во всех местах подряд? Ни разу не похож! Мне это вообще не в тему! Я другим всю жизнь занимался, но чего тебе, дельцу, рассказывать, а? Ты и половины-то, должно быть, не понимаешь. Фэйри! Вот ты фэйри, так уж жизнь повелась, а я всего только человек, мне бы лет пятьдесят уже как помереть и... Шелдон! Ше-е-елдон, лентяйская твоя рожа! Вот ты фэйри? Нет, ты мне скажи, ты фэйри или, может, из этих... Половинчатых... Шелдон!

Ублюдок исчез на кухне — видно, не расслышал. Ну и чёрт бы с ним, не очень-то и хотелось знать. Фэйри, человек, монстр какой с гадкой рожей — неважно, все у Матери рано или поздно под крылом будем. Никому мало не покажется.

— Тут сиди, а я сейчас. Прокурю себе остаток лёгких и буду скупать эти твои... штуковины. Очки тоже. Особенно очки.

В очках жить действительно становилось легче. Дурацкий барный свет не бил в глаза, да и вообще мир вокруг становился как-то... спокойнее. Может, просто потому, что поздним вечером половину предметов сквозь солнцезащитные линзы Тень вообще не различал. Ну и неважно. Тоже ведь результат.

Прикуривая на ходу, он толкнул плечом дверь, ведущую на улицу, и... Да ладно. Это даже не смешно. Это был хороший бренди, Тень знал наверняка: не «Телепортирующий Бренди», не «Галлюциногенный Бренди», а «Фирменный Бренди, Рекомендованный Бадабу». Нужно просто вернуться и уточнить, где у них тут нормальный выход. Да. Просто вернуться назад.

...а «назад» — это куда, кстати?

— Ну что вы все... — разочарованно вздохнул Тень, роняя пепел на устланный коврами пол. Очень хотелось затаить на кого-нибудь злобу или хотя бы обиду, но вокруг не было вообще никого. Ни господина Глауберга с требованиями о повышении, ни Ротта с Джей и их идиотскими ссорами. Совсем никого не было. Даже грустно. — Ну вас.

Ну их, действительно. Ему и в одиночку неплохо жилось.

* * *

Или всё-таки не жилось. Маячившие внизу фигуры Тень, присмотревшись, узнал довольно быстро. Если здесь была Оли, ни к чему хорошему это по определению не могло привести. С другой стороны, её сопровождал Мэйнард из аналитики — что ж, ладно, балл в пользу адекватности и отсутствия толпы укуренных стражей в незнакомом месте. Какая удача.

— Госпожа Оливиоли, — Тень поправил очки на носу и потопал вниз, к остальным, предельно расслабленным шагом. Получалось, вроде, не очень устойчиво, но на лестнице он до сих пор держался — оно и к лучшему. — Зашибенный у вас халатик. Господин Мэйнард! — Не забыть отдать честь; так ведь полагается уважающим себя боссам великих солдафонов? Да, просто чудно. Дегенеративно ухмыляться им при этом не полагается, но кто вообще сейчас полезет с обвинениями? Его только что телепортировало хрен знает куда, побойтесь Воли! И Смерти тоже на всякий случай побойтесь; он же повелитель у-у-ужаса, как-никак. — Суперские кровавые узоры, очень минималистично, вам к лицу. А что мы здесь, собственно, делаем?..

Деловой тон выходил на ура. Выдохнув дым и сложив руки на груди, Тень оценивающе осмотрел интерьерчик и вскинул брови. Пол, стены, потолок, очки всё ещё на носу, эти двое всё ещё рядом... Но по-прежнему ни единой подсказки.

С каждой новой секундой Фирменный Бренди, Рекомендованный Бадабу, вызывал у него всё меньше доверия.
[AVA]https://i.imgur.com/fbg0n7F.png[/AVA]

+2

5

Иногда бывает, что день не задается с самого начала. А началось все с того, что молоко скисло. Уже тогда Сэр Мягколап  усами чувствовал, что сегодня что-то пойдет не так.
Усы никогда не обманывают. В Гильдии не нашлось задания, которое хоть как-то подходило такому благородному рыцарю и поэтому он, в обиженных чувствах, ушел искать того, кому нужна помощь сам.  И тут, можно сказать, понеслась. Старушка, которой он хотел помочь донести мешок с зерном, отходила его деревянной тростью, приняв за вора, когда он лез на крышу снимать забравшегося туда птенца, то из окна ему в лоб прилетел цветочный горшок, почти пол дня за ним ходил его сосед, работающий в рыбной лавке и требовал заплатить за рыбу, которую Сэр Мягколап, на минуточку благородный рыцарь, якобы украл.
Можно сказать, что рыцарь был в отчаянии, а предчувствие по средством усов все никак не успокаивалось, поэтому Мягколап уныло решил не спорить с Волей и оставить рыцарство на следующий день. Возможно, тогда удача улыбнется ему?
● ● ●
Мягколап волочил по земле свой меч, а над его головой едва ли не собрались тучи. Остановившись у дверей своего домишки, он огляделся. К несчастью, дома в Сказке редко предусматривают наличие котов-рыцарей, поэтому все дверные ручки были на недосягаемой для Мягколапа высоте.  Сложно даже представить, какой гнев вызвала у рыцаря эта несправедливость! Гневно ворча, он обошел свой домик кругом. На заднем дворе, на котором практически ничего не росло, так как солнечные лучи едва ли могли попасть в закоулок, где Мягколапу повезло жить, он нашел старый ящик.
Ящик этот он оттащил к двери и, только встав на него, смог дотянуться до ручки и открыть дверь. Встав на самый край ящика он, к несчастью, не удержал равновесия и рухнул прямо на ковер. И...это была не его комната. Дверь все еще была открыта и Мягколап мог бы покинуть это странное место, выйти на улицу и понадеяться, что через пару часов загадочный портал исчезнет и он сможет попасть в свой дом, но...он же рыцарь в конце концов! Но сейчас он, пожалуй, в первую очередь кот в плохом настроении, поэтому он пихнул ящик лапой и захлопнул дверь. Кто бы не сыграл с ним такую шутку, но он получит еще от Сэра Мягколапа!
● ● ●
Очень скоро Мягколап понял нашел дорогу вниз, и так же быстро Сэр Мягколап понял, что он тут не один. Внизу собралось еще несколько стражей из которых лучше всех рыцарь знал Главу Гильдии Стражей. И хотя Мягколап был уверен, что сам справиться с..этой ситуацией, но то, что рядом оказались товарищи бесспорно его радовало.
- Друзья, - так он обращался почти ко всем, кто состоял в Гильдии Стражей, -Кто же так подшутил над нами?

+1

6

«Кажется, Джо нужна была помощь.»

Майрон рассеянно подумал, что в этом, должно быть, заключается главное свойство человеческой психики: в самый неподходящий момент вспоминать бесполезные вещи из прошлого. Он очень давно не думал об этом - о том времени, когда был ребёнком. И по правде говоря, не особо хотел. Эту часть своей жизни, как самый опасный её отрезок, он поместил в глубины архивов собственной памяти, поставив размашистую красную подпись: «совершенно секретно». Но это место, похоже, имело привычку бередить старые раны. Майрон повернулся к лестнице, напевая себе под нос незамысловатую мелодию и хмуро проводил взглядом девушку, скачущую по ступеням как по лужам в летний день - беззаботно, почти легкомысленно. Ей даже можно было позавидовать - сам Майрон был напряжён сильнее, чем пружина с полетевшими амортизаторами. Девушка показалась, впрочем, смутно знакомой: отчего-то Майрон был уверен, что знает её имя. Оно крутилось на языке, как назойливая песня из восьмидесятых, текст которой никак не получается вспомнить до конца. Бесполезно. Мысленно пожав плечами, Майрон задумчиво протянул в ответ: — Так вы тоже не знаете. Могу предположить что мы сильно ударились головой и кто-то перепутал больницу с отелем при транспортировке.

И хотя Майрон шутил, на лице его не было и тени улыбки. Он мрачно подумал о том, что сейчас, похоже, помощь нужна была не только Джо, но и его друзьям.

Или, может, не совсем друзьям?
Стоило девушке спуститься в холл, как на лестнице снова началась возня: неторопливые, размашистые шаги. Медленные, будто идущему каждый шаг давался так же тяжело, как школьнику - задачи по высшей математике уровня колледжа, не меньше. Майрон прищурился и невольно отступил на шаг, с заметным трудом узнавая в человеке, поначалу показавшимся незнакомым, Тень. Он подошёл ближе, а Майрон только потёр ладонью холодную шею, стараясь смотреть в сторону Тени как можно меньше. Было что-то неправильное в том, что он тоже был здесь. Может быть, дело в том, что алкоголь в нём чувствовался за милю. Или в том, что Майрон не терпел алкоголь в принципе. Он мог бы скрыть всё это: разочарование, удивление, раздражение. В любой другой момент, но тревога выворачивала его всего наизнанку, раскрывая самые заметные швы. И Тень, чуть подрастерявший, видимо, свой алкогольный угар по дороге, почему-то казался в здешней обстановке неуместным. В конце-концов, для Майрона он был идолом, к которому нужно было стремиться. И когда-то, смотря на него, Майрон начинал понимать, зачем Кортесу вообще понадобилось то проклятое золото: — Рад видеть вас, командор.

Соврал он не очень убедительно.

«Он был совсем один в той большой комнате. Чувствовал, что стены смотрели и смеялись над ним. Но это всё равно было не так противно, как то делали дети в школе. Стены не умели так скалиться и хихикать, их смех совсем не напоминал скрип проржавевших насквозь дверей.»

Что-то было не так. Это «что-то», Майрон мог поспорить, на самом деле означало - «всё». Когда на лестнице появился ещё один, пусть и не совсем человек, в голове Майрона с тихим щелчком замкнулись последние электрические цепи. Все они, даже эта девушка, были из одной гильдии. И, похоже, мало что знали об этом месте. Номера отеля, двери в никуда. Стены, пристально следящие за каждым движением. На Майрона давила паранойя: он поднял руки, сжимая виски пальцами и хрипло прервал подошедшего было Мягколапа: — Я не скажу вам, что происходит или произойдёт, но могу кое-что прояснить.

Он уже слышал нечто подобное. Пара дел, которые пришлось замять за недостатком улик и то, что Майрон помнил из информации, вычитанной из старых архивов, ему не нравилось совсем.
— Два года назад в Предместье пропало четыре человека. Их родные обратились к нам примерно в одно и то же время. Поначалу мы не нашли между исчезновениями никакой связи, но позже выяснилось, что все пропавшие имели какие-то дела с гильдией Границ. Как только это всплыло наружу, дело закрыли - в конце-концов, мало ли, куда и с какими поручениями их отправили. Да и все пропавшие были склонны к постоянной смене места жительства. — боль в висках усилилась, но Майрон только поморщился: — Год назад пропали ещё двое. А потом выяснилось, что четверо. За этими велось наблюдение - что-то по делу о краже в особо крупных размерах, я уже не вспомню деталей. Детективы были очень озадачены тем, что подозреваемые исчезли прямо из своих квартир. Тайных лазов они не обнаружили, следов магии тоже. И веду я к тому, что с момента этого происшествия прошёл ровно год. Ничего не напоминает?

«Умница, Майрон.»
Он вздрогнул всем телом, поворачивая к стойке голову. Забыл и о боли, и о том, что собирался ещё сказать. Всё это потеряло значение. Истлело, померкло перед голосом, раздавшимся где-то внутри его головы: голос тоже пришёл из прошлого. Принадлежал тому времени, когда он ненавидел мать сильнее всего. Только матери не было. На стойке, тихо шурша страницами, лежала книга - книга, которой раньше на этой стойке не было, Майрон мог бы дать голову на отсечение. И одного взгляда на неё хватило, чтобы Майрон понял, что не собирается брать книгу в руки. Даже если от этого вдруг будет зависеть его жизнь.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-04-05 14:34:27)

+2

7

Мыслительный процесс разгонялся оскорбительно медленно. Лидия сама успела обозвать себя идиоткой пару раз в голове и, кажется, разочек вслух, потому что до неё упорно не доходило: какого, собственно, чёрта.

Нет, правда. Пьяный Нокс не был образцом адекватности, но, вроде, особенно растерянным не выглядел. Этот-блондин-в-пижаме так и вообще, кажется, отлично понимал, что происходит. К бравому которыцарю вопросов не было: читать эмоции по пушистой мордочке Лидия не взялась бы и в лучшие свои дни. Как по ней, эта мордашка могла выражать только безграничное умиление, но, вероятно, озвучитвать такие мнения было немного оскорбительно... Она одна что ли не понимает ровным счётом нихера?!

Ковёр был жёсткий и прохладный. Входная дверь не поддавалась, да, кажется, и не должна была – можно было клясться, что если поддеть её сбоку, то она грохнется фальшпанелью на пол, являя за собой ровную стенку. Двери тут вообще не хотели работать как двери. А мозг – как мозг.

Лидия потерла недовольно виски и уставилась на Господи-да-как-же-его-там, который рассказывал что-то несомненно очень важное, но слишком тихое, чтобы его можно было отчётливо расслышать. Что-то про пропажу людей, гильдию Границ и былые висяки.

– Лидия Оливиоли, гильдия Стражей, – начинать разговор точно стоило с приветствия. Может, как-там-Тень-его-назвал тоже представится в ответ?.. – Ну, я вижу, у нас тут корпоративная вечеринка, так что моя работа – не новость...

Господи, она только с задания, ещё предыдущая ошибка на плече не зажила, а тут уже порция свеженькой любимой работы! Какое ж, блядь, счастье! Лидия вздохнула недовольно, запахивая халат. Тупая отвратительная ситуация, за которую им наверняка полагается выходной. Всем. А в частности – ей самой. Лучше даже два, по блату.

– Что по тем делам известно? – несколько шагов, чтобы блондина было слышно лучше, сдуть с лица волосы, нервно покоситься куда-то в угол. Свет всегда был такой тусклый или у неё в глазах темнеет? Вроде, не должно, сегодня не было ни алкоголя, ни значительной кровопотери... – Подробности, адреса, экспертизы? Способы отменить лютое колдунство и свалить обратно домой? Что-нибудь полезное вообще?

Наверное, Тень мог бы выбить стену. Собрать вот тот самый пугающий тёмный угол в один большой комочек, слепить из него таран, или какого-нибудь карманного носорожка, пробить дыру в стене и вывести всех на свет божий. В любом случае, из этого вымершего отеля надо было сваливать. По ногам мерзко поддувало, а волны мурашек по спине всё реже пробегали от холода. Нервное какое-то место. Нехорошее.

На всякий случай Лидия подняла глаза и отступила достаточно далеко, чтобы хрустальная люстра не пришибла её своим весом. Знаем мы эти нехорошие места. Сегодня там колючая проволока в окне, завтра – люстры падают, ну нафиг, бережёного бог бережёт.

+2

8

Происшествие-шмоишествие... Тень впечатался спиной в стойку и лениво подпёр щёку кулаком. Ещё и Оливиоли со своими вопросами дурацкими, ну и так ведь понятно! Вот вам нераскрытое дело — одно из тех, которые в аналитике за глазами называли «прóклятыми», — вот вам отель, ну или что это такое, в том-самом-месте-где-нашли-первых жертв. Где-нибудь под окнами сейчас бродит Зверь, в закоулке призраки докуривают свои призрачные сигареты, а монстры опять прыгают через костры. Натурально — Предместье!

— Два года. Морской Песни и Русалкиного Льва, или как там... Дело о невидимках, госпожа Оливио-оли, — протянул Тень самым занудным тоном из всех, на которые был способен. — Или лучше сказать: «три месяца ворчания с перерывами на сон»? Кое-кто тогда каждый день жаловался на мою кислую морду. Припоминаешь, м? Никаких зацепок, никаких способов «отменить», вообще ничего. Если бы мы имели хоть что-то, то дело не отправилось бы в копилку этих, прóклятых.

Он ненавидел прóклятые дела. Серьёзно. Может, даже больше, чем ненавидела их Шейли или остальные ребята из аналитики. Эти самые неудачи всегда оставались на его совести, липли, как мухи к клейкой ленте: мёртвыми телами, воплями недовольных, грязной руганью в адрес не только детективов, но также их мамаш, папаш и прочих родственников. Приятного, прямо скажем, мало.

— Зато! — Отшвартовавшись от стойки, Тень подобрался и приобнял многоуважаемых сотрудников за плечи. Конструкция вышла так себе: долговязый Мэйнард и куда менее внушительная Оливиоли плохо сочетались с координацией движений начальника. — Теперь здесь мы, Гильдия Стражей собственной персоной. А это куда круче каких-то там «Границ» и прочих уважаемых господ. Ну правда, ещё скажите, что мы не разберёмся с каким-то там домой, пф-ф! Вот прямо сейчас и разберёмся.

Оставив обоих в покое, он легко склонился над полом, чтобы поправить забрало сэру Мягколапу, и как следует задумался. Приступать к любому делу всегда следовало с самого начала, а где начало в отеле? Правильно, на стойке регистрации!

Книга привлекла его внимание как раз вовремя. Раскрыта на совершенно пустой странице — хм, а вот это довольно подозрительно, если хотите знать. Полистав ещё немного, Тень так и не нашёл ничего похожего на имена постояльцев, и потому решил взглянуть на обложку. Может, это и не регистрационный лист, а так... Какой-нибудь блокнот. Или книга рассказов. Почему бы и не книга рассказов, в конце концов? Тёмная обложка, покрытая змеиной чешуёй — да, определённо, дело совсем не в отеле, не в том, что они очутились здесь вчетвером чёрт пойми как, чёрт пойми зачем, чёрт, чёрт.

Чёрт.

Ладони обожгло воспоминанием, а потом пропали сразу несколько вещей. В первую очередь — сам Тень, в компании крепко сжатой в руках книги.

* * *

— Руки прочь, Роб! А ну-ка верни её Тео!

— Да я же просто посмотреть хотел...

Ну конечно. Вот она, лежит у него в руках, холодная, скользкая, будто и впрямь змеиной чешуёй покрыта. Бр-р. И как это Джереми не побоялся притащить её с собой.

— Потом посмотришь, когда твоя очередь придёт! Это папина. Там картинки красивые, а обложка у неё из кожи дракона, он сам так сказал.

— Пф-ф, дракона!.. Ну-ну. Драконов не бывает, умник.

Врёт.

Тео поднимает глаза и видит их. Четверо, как положено. Курчавый Робби, Джереми в своей новой куртке, заскучавшая Венди — и он сам. То есть не Тео, конечно, а совсем другой Нокс. Дэнни. Младший брат, идеальная копия: копна тёмных волос, дурацкий вид и богатая россыпь веснушек на щеках. Ещё и кличка соответствующая. Как там было...

— Эй, Веснушка, ткни своего братца, чтобы перестал витать в облаках.

Насмешливый тон Робби окончательно приводит его в себя. Тео крепче прижимает книгу в груди (скользкая, всё ещё ужасно скользкая, но ведь драконов не бывает; так они сказали) и дышит медленно: глубокий вдох, глубокий выдох. Что-то с ним сегодня не так.

— Начинай, Тео, ну! — нетерпеливо ёрзает Джереми. — Сегодня твоя очередь рассказывать историю. Только свою, настоящую, не из книжки.

Ах да, история. Они ведь часто собираются вот так, всей компанией, чтобы делиться какими-то глупыми детскими россказнями... Тео никогда не нравились страшилки, но это было идеей Венди. С самого начала всё это было её проклятой идеей, и прямо сейчас Венди смотрит на него в ожидании — вот-вот прыснет, отвернётся и махнёт рукой. Ни на что не годен, даже хорошую историю не может рассказать.

Всё он может!

— Ну хорошо. Тогда потушите свет.

Джереми послушно гасит лампу, а Роб недоверчиво косится на него поверх юркого свечного пламени. Вот так, куда лучше. Теперь, в темноте, Тео может без труда увидеть каждый их страх, каждого притаившегося за спиной чертёнка, и это совсем не смущает. Очень просто. Почему-то хочется коснуться ладонью каждой макушки, увидеть точнее, сделать так, чтобы образы перестали расплываться перед глазами, но Тео одёргивает себя. И улыбается, замечая, как вздрагивает Роб.

— Это случилось год назад, — начинает он. — Те трое — их было трое, если считать собаку, — решили остановиться и немного передохнуть. За окном тогда как раз начинался дождь, и на пути им попался отель — представьте себе, посреди пустынной дороги.

— Глупости! Не бывает никаких отелей вне города, дурилка.

Робби чешет кудрявый затылок и отворачивается — боится, конечно. Тео всего двенадцать, но он знает, что больше всего на свете Робби боится тёмных безлюдных дорог.

— А этот — был, — просто говорит он, пожимая плечами. Венди, кажется, успевает усмехнуться. — И всё тут.

Мартин.

...и всё тут. Ты ведь талант. Не пристало тебе морозиться на улице с этими двумя: проклятой псиной и её хозяйкой. Зачем она вообще взяла сюда своего слюнявого ублюдка? Ах да, он ведь тоже член коллектива, этот пёс. Ты играешь на фортепиано, Лисбет — на скрипке, а чёртов Барон — на твоих и так нездоровых нервах. Вот чего он, спрашивается, развылся? Вас ведь не выставят из отеля просто потому, что собака портит настроение постояльцам? Тебе хочется верить, что не выставят. За окном льёт как из ведра. Мокро. Мерзко. Может быть, будет шторм?

- дополнительная информация: вы сняли комнату, чтобы провести ночь;
- дополнительная информация: Лисбет снова взяла с собой в дорогу этого гадкого пса;
- дополнительная информация: у тебя вся спина мокрая;
- дополнительная информация: вся чёртова спина;
- дополнительная информация: ты надеешься отогреться и поспать как следует, но в окно стучит, стучит, стучит, не переставая;
- дополнительная информация: EKA TER WEME OLKAMPA AME AME ROS;
- дополнительная информация: какие странные мысли приходят к тебе в дождливые дни, правда ведь?
- дополнительная информация: правда, Мартин?

Лисбет.

...и всё тут. Плевать ты хотела на претензии этой примы блондинистой. Дождик ему, видите ли, не угодил, ох, подумать можно!
Ты падаешь на побитый жизнью диван и вскрываешь бутылку пива. В этой дыре даже приличного мини-бара нет, что за жизнь. Надо было добраться спокойно до нужного места, а не останавливаться посреди дороги чёрт знает зачем. Всего лишь дождь, Мартин, сраный дождь!
Барон жмётся к ноге, ты лениво отпихиваешь его пяткой и присасываешься к банке. Пьёшь жадным глотками. До чего же мокро, мерзко, мокро и снова мерзко, когда в этой жизни уже станет сухо и хорошо...

- дополнительная информация: Мартин — полный отстой;
- дополнительная информация: Барон Длиннохвост — твоя лапочка, твоё золотце, твой самый любимый на свете питбульчик;
- дополнительная информация: скрипка дохера тяжёлая, если что, а эта надутая морда даже не предложила тебе помощь в дороге;
- дополнительная информация: избалованный сосунок;
- дополнительная информация: ты ищешь взглядом четвёртого, но четвёртого нет;
- дополнительная информация: вы ведь всю жизнь выступали втроём, правда, ведь?
- дополнительная информация: правда, Лисбет?

Барон Длиннохвост.

...и всё тут. Вуф.

- дополнительная информация: служить;
- дополнительная информация: служить;
- дополнительная информация: служить;
- дополнительная информация: на самом деле хвост у тебя совсем не длинный, но ты ни капли не комплексуешь по этому поводу;
- дополнительная информация: служить;
- дополнительная информация: твоей хозяйке виднее;
- дополнительная информация: хозяйка самая лучшая;
- дополнительная информация: служить;
- дополнительная информация: служить;
- дополнительная информация: кто у нас тут хороший мальчик.

[nick]Тео Нокс[/nick][status]и его история[/status][icon]https://i.imgur.com/DYDeuXJ.png[/icon]

+3

9

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-3(kopiya)12.1523034145.png[/icon]
Гордыня являла собой женскую сторону Сатаны в человечестве, неприметную яйцеклетку греха, всегда способную к зачатию.
Гильдия Стражей собственной персоной и хорошо, что не в полном своём составе - Майрон, при всём своём уважении к Тени и своей чрезмерной преданности этому человеку, слишком напоминающей бескорыстную собачью службу, остаётся настроен крайне пессимистично. Эта книга на стойке пугает его. Одним своим видом пугает до трясущихся поджилок и когда Тень подходит поближе, сгребая и его, и Оливиоли в некое подобие медвежьих объятий, Майрон заметно вздрагивает. Тактильный контакт - совсем не то, чего он ждёт. Всё до омерзения закономерно, как вычерченная на полотне схема - он переводит на командора скептический взгляд. В этот момент его «при всём уважении» немного меркнет - от Тени ещё сильнее несёт алкоголем чем прежде, а Майрон, будто брезгливая матрона, едва заметно морщится, смиренно склоняясь под давлением чужой руки.

Тень - камень. Так думает Майрон, а потом сравнивает себя с гибким тростником. Он обводит взглядом остальных членов гильдии и слегка лениво задумывается над тем, какие бы сравнения больше подошли им. При одном взгляде на Оливиоли не приходит на ум ничего, кроме «вспышки». Или «занозы». Майрон ловит себя на мысли, что изначально был к ней настроен совсем не так добродушно, как Тень. Но он, определённо, знает лучше.

Что же касается Мягколапа...Майрон внимательно смотрит на опущенное забрало и понимает, что это существо не вызывает у него никаких эмоций. Ни криков умиления, как у других. Ни раздражения - как у тех, кто страдает аллергией или просто не любит кошек. Майрон оценивает Мягколапа как сотрудника и не видит в нём безграничной ценности. Наверное, пушистыми лапами очень трудно заполнять отчёты - рассеяно думает он.

Эти размышления затягивают Майрона как бурая трясина и он пропускает тот момент, когда Тень тянется к книге. Он хватает её всей пятернёй, так смело и она послушно открывается на самой середине.

— Командор, положите её. Положите сейчас же! — голос Майрона хриплый, он срывается на громкий оклик, перебарывая свою привычку бубнить под нос. Он подрывается, одержимый только одним желанием - избавиться от этой проклятой вещи, как угодно, лишь бы только скорее. И страх сковывает его по рукам и ногам, оставляя внутри лишь сосущую пустоту. Холодные пальцы обхватывают лёгкие, поджимают желудок, вызывая резкий приступ тошноты и Майрон понимает, что он больше не может говорить. Он беззвучно открывает рот, словно выброшенная на берег рыба, бьющаяся о камни и как зритель из первого ряда наблюдает за тем, как командор растворяется. И холл отеля рябит старым потёртым снимком, отматывая время куда-то в прошлое. Или в будущее - туда, где рядом с кроватью стоит промёрзший Мартин. И сжимает в ладони ручку своего чемодана.

«Трусливый ублюдок!»

Свет настольной лампы жжёт хуже сияния софитов. Он лажает по клавишам как инвалид на реабилитации и мажет по дереву потными ладонями. Этот день, его первое выступление в доме матери перед толпой её мерзких родственников, как дамоклов меч нависает над Мартином. Нет, те времена давно прошли. И теперь он лучше. Даже больше. Теперь он - лучший. И даже бестолковая Лисбет с этим соглашается. Если бы её слюнявая псина могла говорить - даже она согласилась бы. Глядя на то, как она лезет Лисбет на колени, корябая её своими грязными лапами, Мартину хочется выпинать её за дверь ногами. И он бы с радостью, но управляющая вряд ли оценит такой душевный порыв. Его трясёт при одной мысли о том, что придётся вернуться под этот ледяной ливень. Мартину кажется, что дождевые капли едва не сделали из него отбивную.

Псина, получив тычок в свою вытянутую свиную морду, снова начинает подвывать и Мартин наконец роняет на пол свой чемодан, снимая пальто и скидывая его на ближайшее кресло. Он растягивает узел галстука, злобно посматривая на развалившуюся Лисбет. Переломал бы ей руки, если бы руки не были её главной и единственной ценностью.

Трус! Трус! Трус!

Он бросает галстук на кровать с яростью, с которой воткнул бы нож в башку этой тупорылой псины: — Да заткни ты её наконец!

Дождь бъет по стеклу как сумасшедший барабанщик, играя на расшатанных нервах Мартина. Он зажимает руками лицо, массирует виски, тщетно пытаясь унять приступ мигрени и меряет широкими шагами комнату. Он честно думает о том, как успокоиться, но скулёж не помогает. Чёртов дождь - не помогает. Он практически на себе ощущает холодные мокрые капли и дёргается от отвращения. Пальцы у него до сих пор не отогрелись, а они, между прочим, самая важная его часть.

Всё как на старых фотографиях - потёртое и тусклое. Или как в том кино с изящной Монро. Мартин на секунду ощущает себя кем-то ещё, не принадлежащим этому омерзительному миру с дождём и собачьим воем, и понимающими усмешками Лисбет, такими же злобными, как его собственные взгляды. А потом его как могильной плитой придавливает сверху и он перестаёт думать о том, что уже когда-то был в отеле. Только был кем-то ещё.

Ему очень не хочется на улицу. Может, собака сама успокоится наконец?

Мартин садится на корточки перед своим чемоданом и раскрывает его, нервно щёлкая застёжками. Он роется в поисках кости или куска ветчины, в поисках хоть чего-нибудь! Но в его чемодане только бережно сложенные рубашки, тёмные брюки классического кроя, набор расчёсок и уже практически допитая бутылочка виски. Мартин долго смотрит на неё, а потом гневно запинывает чемодан под свою кровать.

— Я пройдусь до кухни. — бросает он высокомерно и собака, бешено размахивая своим хвостом, вдруг увязывается за ним. Подпрыгивает на задних лапах, пачкая Мартину брюки.

Он старался терпеть, честно. Но теперь не выдерживает.

— Пошла вон! — практически рычит Мартин, отшатываясь к двери. На его лице застывает выражение непомерной брезгливости и он теряет равновесие, болезненно ушибая об угол плечо. Он давит на дверную ручку и вываливается в коридор, только чудом не плюхаясь на задницу.

Номер «202». Почему-то от одного вида двери с позолоченными цифрами к горлу Мартина подступает скользкий ком. Псина весело лает с порога их с Лисбет комнаты. Ей богу, он готов удавить её голыми руками.

Номер «202» - плавится и складывается в оплавленные буквы. Они почему-то отливают фиолетовым.

«Тебе пора очнуться, Майрон». Он не понимает. Встряхивает головой, а когда открывает глаза, всё остаётся на своих прежних местах. Мартин отводит взгляд, чтобы треклятые цифры не превратились во что-то более обидное.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-04-07 00:12:33)

+3

10

Кажется, это уже на уровне рефлексов: стоит только Тени снова включить этот триждыблядский занудный тон большого-страшного-начальника, Лидия сама отключается. Нет, вроде бы, суть она улавливает, суть чужой речи вообще предельно проста: «Бла-бла-бла, шансов нет, зацепок нет, но вы держитесь», – и Лидия огрызается в ответ, колко, совершенно не запоминая, что именно ляпнула на этот раз. Не впервой извиняться за торопливый язык, ещё один разок погоды не сделает.

Ладно, стоит это признать всё-таки, пора переставать отрицать очевидное. Тут, блядь, жутко. В смысле, серьёзно жутко, без какого-то глупого нагнетания и позорной пустой паники, а ещё, если глаза ей не врут, они все это чувствуют. Все трое. Мягколапа в расчёт по-прежнему брать нельзя.

Тень после всех лет знакомства читать несложно, его щедро залитые алкоголем глаза всё равно бегают, ощупывая профессионально холл отеля. Когда этот взгляд скользит по ней самой, Лидия морщится и ведёт плечами – это похоже на холодный душ, на капли, стекающие по макушке прямо за шиворот, холодное, липкое ощущение, холодная липкая темнота.

Парень тоже не в себе. Ма... М... Да как же его там?! Этот, впрочем, не в себе с того самого момента, как пришёл. Он вздрагивает – нефигурально вздрагивает! – от объятий, звуков и лиц, и вообще выглядит на фоне красно-золотого парадного декора бледной полупрозрачной молью, лабораторной потерянной мышкой. Что-то там рядом неуловимо меняется, и он прикрикивает – Лидия удивляется, что он вообще так умеет, – но пресловутое «что-то» всё равно меняется, она оборачивается непонимающе к стойке регистрации и вдруг вспоминает имя. Мартин, очевидно же, этот занудный истерик – Мартин.

За окном льёт.

Чёртов футляр за день натёр плечо: она успела уже повертеться перед зеркалом, разглядывая воображаемые кровавые мозоли. Само собой, на спине ничего нет, но, может быть, если бы наше юное дарование не говнилось помочь ей со скрипкой, то плечо сейчас и болело бы меньше?! Ещё немного и придётся водить смычком по струнам, зажав инструмент между коленей, как тебе, Мартин, такое выступление?!

Сахарная детка вообще капризничает так, будто за окном моросит не сраный дождь, а какая-нибудь не менее сраная кислота. Его не устраивает дождь – слишком мокро, не устраивает солнце – слишком жарко, не устраивают нормальные здоровенные хлопья снега, падающие медленно и придающие всему вокруг сказочный блестящий вид – «Ой, ой, ой, как же мои бедненькие талантливые пальчики переживут такое ужасное температурное потрясение!».

Ой-ой-ой, заносчивый засранец.

– На Барона не ори! – она возмущается практически искренне, пиво чудом не проливается из полупустой жестянки, когда та падает с подлокотника от неловкого движения – нагнуться вперёд и кинуть вслед Мартину туфлей, глупо и почти неосознанно. Замахнуться уже было второй, но так и замереть, разглядывая обувь, словно невиданную диковину. Как давно она носит туфли?

Ну, каждый чёртов день, так, вроде, принято, и все дела. Конкретно эта пара – удобные, стоптанные, любимые, дорожные. В них можно при желании пешком дойти до самого... Ну, до того самого города... Ох, боже, в общем, можно прошагать хоть двести километров и не устанет нога. Ужасно странно так удивляться мелочам. С пива её что ли уже развозит?

Барон заливается у дверей. Она хлопает по бедру, подзывая его ближе, и пёс прибегает с готовностью, счастливо заливая всё вокруг своими бесконечными слюнями, вытирает морду о её колени и, сомневаясь, заглядывает нерешительно в глаза. «Можно, можно, можно?»

Можно. Она подбирает ноги, Длиннохвост восторженно гавкает и запрыгивает на диван, растягиваясь блаженно. Мистер Зануда не потерпел бы такого в его присутствии, но мистер Зануда ведь сам ушёл доводить своей кислой рожей персонал отеля, всё честно, каждому своё.

За окном по-прежнему льёт.

Собственные ладони на секундочку тоже кажется чужими, совсем как туфли. И собственное имя – Лисбет, Лис–бет, Ли–с–бет, – она проговаривает его вслух, по кусочкам, задумчиво, один кусочек всё равно лишний, откликаться на него не хочется. Никаких глухих "Бет", похожих на закрывающуюся крышку фортепиано, только "Ли", как случайно задетая струна, ещё можно стерпеть эту "с" – будто подушечка пальца вжимается в деку, заглушая тот непроизвольный вырвавшийся звук. Ли-с. И всё равно как-то не так.

Барон сопит, всхрапывая, в ногах. Тёплый мерно вздымающийся бок, Лисбет разглядывает его и почему-то хочется вскрыться. Когда она последний раз ночевала с кем-нибудь рядом? Капризное юное дарование не в счёт; если считать его за живого человека, то того и гляди можно проникнуться сочувствием как-нибудь по глупости, а это прямая дорога в ад. Пусть скажет спасибо, что она вообще готова терпеть его в дороге, очевидный же факт: Мартин выступает с ней только лишь потому, что все остальные пытаются покончить с собой уже через пять минут его истерик. Да, Мартин – машина для генерации претензий, а значит, точно не идёт в счёт живых людей под боком.

У девушки на ресепшене были тонкие пальцы и эти забавные кудряшки, кокетливо заправленные за ухо. Лисбет критически оценивает себя: за метр несёт пивом, псиной и дорогой, в этой одежде она похожа, скорее, на профессионального карманника, нежели на приличную девушку, а ещё нет повода, никакого повода спуститься вниз и завязать разговор. Она всегда была ужасна в этих «Ну и погодка нынче, хах?» или «Часто здесь бываете?»

Без шансов. Лисбет скатывается с дивана, вздрагивает, когда холодный пол касается ступней, и торопливым шагом перебегает к ванной комнате. Горячий душ, скажите ей, что тут есть горячий душ, иначе она обещает перепилить себе сонную артерию смычком. Эту сраную жизнь не спасёт ничего, кроме кипятка и хорошего пива, а раз уж вместо пива уже подсунули кошачью мочу, можно только лишь молиться всем богам, чтобы из-под крана не потекла вдруг она же.

+3

11

— ...чтобы из-под крана не потекла вдруг она же.

— Кровь?! — одёргивает его Джереми, вжимая голову в плечи. Бедный, бедный Джереми уколол палец на прошлой неделе и весь день ходил сам не свой с синим пластырем чуть пониже ногтя. Синий пластырь на белом пальце, Тео запомнил его очень хорошо. У Тео отличная память.

— Ну да, — поясняет он со спокойной улыбкой. — Кровь. Ты ведь не думал, что в моём рассказе совсем не будет крови, правда?

Джереми глядит на него исподлобья и становится как будто бы на пару тонов тусклее. Конечно, так только кажется. Люди не умеют тускнеть, дело не в этом; дело в том, что Джереми — старый добрый Джереми, приятель, лучший друг в своей новой куртке — боится. У Тео отличная память, но очень, очень выборочная. Тео помнит страхи своих друзей.

— Кровь — это не страшно.

Этот голос — звенящий, с ухмыляющейся искоркой — принадлежит Венди. Венди смотрит на него открыто, почти с издёвкой, и склоняет голову набок, всматриваясь глубже, внимательнее. Тео не любит, когда на него смотрят так. Кажется, что этим взглядом можно провести по плечу, взъерошить волосы на макушке и выдохнуть какую-нибудь гадкую насмешку на ухо. Тео не чувствует в себя в безопасности, но Венди... Венди ведь тоже боится. Бояться умеют все.

— Конечно, нет. — Он пожимает плечами почти неловко и по-мальчишечьи небрежно шмыгает носом. Брат под боком поджимает ноги — беспокоится, значит. Нечего ему беспокоиться, у Тео всё под контролем. Тео знает, что делает. У Тео заготовлен превосходный рассказ, а руки крепко сжимают книжную обложку — ценный артефакт, часть ритуала. Принадлежит тому, кто держит слово прямо сейчас. — Кровь не имеет значения. Куда страшнее то, что происходило с Мартином. Ты ведь за него намного больше волнуешься, да?

Венди откидывается на спинку стула — каштановые кудри на фоне тёмного дерева — и закидывает руки за голову расслабленным движением. Слишком расслабленным.

— Не-а. Ни за Мартина, ни за Лисбет, ни за пса этого не волнуюсь. Так себе из тебя рассказчик, если ты даже не понимаешь, за кого здесь волноваться надо.

— За Джереми? — уточняет Тео с усмешкой, украдкой бросая взгляд на недовольную физиономию под капюшоном. — Или за Роба, может? Вон он как притих, точно стоит забеспокоиться.

На самом деле, они оба притихли. Робби снова грызёт ногти — его наругают родители. Джереми так и не понял, откуда в душе взялась кровь и кому она принадлежала. Лисбет тоже не поняла и даже не заметила — в этом они с Джереми, конечно, схожи. Но Лисбет умеет играть на скрипке, а Джереми — совсем нет. Робби тоже не музыкант. И Венди — Венди вообще никогда не брала в руки нот.

Дэнни тянется, чтобы сказать что-то, но она оказывается быстрее. Свечной огонёк дёргается в сторону от её движения, и мягкий силуэт на стене внезапно принимает чьи-то ещё очертания. Тео сказал бы: нечеловеческие. Но это не то слово.

— Не-а, — настойчиво повторяет Венди. — Ничего ты не понимаешь, ничегошеньки, ни единого слова.

Это довольно обидно, если подумать, но Тео молчит. Позволяет ей закончить. Позволяет ей продолжать говорить, и всё это зря, совершенно зря, потому что говорит Венди много, и с каждой секундой — быстрее, спокойнее, будто знает куда больше, чем все, кто собрался здесь, будто это ей сегодня открылась книга с обложкой из драконьей чешуи, но это нечестно, неправильно. Это Тео знает, чего боятся его друзья. Это Тео несёт ответственность. Это Тео, чёрт возьми, виноват в том, что происходит в его рассказе, а Венди — Венди всё равно продолжает говорить.

— Запутался сам в своей истории, глупый, не знаешь, что будет дальше, и больше всех переживаешь, хоть и делаешь вид. Запутался, боишься, Теодор, Тео Нокс, Ти Эн, Те-ень.

Тео вздрагивает. Тео не понимает. Тео спрашивает:

— Что?

Мартин.

Что, у них нет даже треклятой мясной нарезки? Неужели тебе всё придётся делать самому? Проклятый отель посреди проклятой дороги, и какого чёрта вы не взяли машину? Ты не знаешь. Не думаешь. Ты очень, очень голоден.

Девчонка и её псина не понимают — и не поймут. Ты не можешь попросить у них помощи. Лисбет скажет: «Ну что, прима, сам себе даже пропитание не можешь добыть?» Лисбет скажет: «Тупица». Псина скажет: «Вуф», но и это будет выглядеть как подтверждение предшествующих слов. Тебе не хочется это слышать.

Ты по-прежнему голоден.

Салат. Пара мандаринов. «Дурак набитый», — скажет Лисбет. Едва тёплый чай. Четыре яблока. Лисбет скажет: «Всё бы тебе на блюдечке с голубой каёмочкой принесли». С голубой. Тупая Лисбет. Крекеры с солью. Крекеры без соли. Ты всё ещё голоден. Лисбет никак не уймётся. Арбузный ошмёток. Сигаретные тельца. Сочно. Горчит. Это вообще отель? Лисбет скажет: «Что с тобой слUFARA MAN DESAD TRU MAN PERLE CASAD». Тебе хочется есть. Ещё сильнее, чем раньше. Где мясо? Тебе нужно мясо. Он голоден. Ты голоден тоже.

Оборачиваешься — стоит, роняет слюну, поскуливает почему-то испуганно. Нет, не он. Другой. Пёс.

- дополнительная информация: ты слышишь его;
- дополнительная информация: не пса, конечно;
- дополнительная информация: ты слышишь дождь;
- дополнительная информация: дождь говорит с тобой;
- дополнительная информация: с тобой и больше ни с кем;
- дополнительная информация: дождь говорит с тобой, Мартин;
- дополнительная информация: ты особенный, Мартин;
- дополнительная информация: дождь говорит: нужно подкрепиться;
- дополнительная информация: что-то случилось с тобой во сне;
- дополнительная информация: наверное, это всё местный климат;
- дополнительная информация: нет хитина, и видишь всё отвратительно узко и блёкло;
- дополнительная информация: и слишком мало рук;
- дополнительная информация: дождь говорит: нужно подкрепиться;
- дополнительная информация: собака жмётся в угол, но не уходит;
- дополнительная информация: в этой жирной собаке много мяса;
- дополнительная информация: собака роняет слюну;
- дополнительная информация: кап-кап;
- дополнительная информация: кап.

Барон Длиннохвост.

Что? Что? Что? Что? Ушла. Грустно. Лежит крупная голова на диване, за дверью стекает вода. И за окном — вода. Везде вода, а ты один. Непорядок. Разведать! По запаху найти! Привести того, большого, грустного! Развеселить!

Вылезает морда из комнаты, бежит по коридорам, ищет. По запаху легко. Хозяйка пахнет человеком, а этот, большой и грустный, — водой. Той, которая за стеклом и за дверью. Много воды.

Видишь знакомую спину, жмёшься к полу довольный, вываливаешь язык. Нашёл, нашёл, нашёл! Оборачивается большой и грустный. Не человек. Ты помнишь зубы соседской овчарки — у него такие же, только больше, крупнее. Ты помнишь щупальца-отростки таинственных тварей из детской книжки хозяйки — у него такие же, только длиннее, опаснее. Ты помнишь, как убивали твоих предков веками раньше — сжирали живьём, не оставляя и следа.

Сейчас он сожрёт тебя так же.

- дополнительная информация: жмёшься в угол;
- дополнительная информация: холодно;
- дополнительная информация: он голодный, а тебе холодно;
- дополнительная информация: помогите;
- дополнительная информация: ты хороший мальчик, очень хороший мальчик, почти мёртвый мальчик;
- дополнительная информация: слышишь, как стучит по окнам дождь, и этот, большой и грустный, вторит ему каждым движением;
- дополнительная информация: кап-кап;
- дополнительная информация: кап.

Лисбет.

Что-что, а душ прекрасен. Единственное, что сделано на славу в этой дыре. Ты включаешь воду, скидываешь одежду, закрываешь дверь. Хорошо. Только температура скачет так по-дурацки, приходится вертеть всё, что вертится, и нажимать на все рычаги. Долго настраиваешь воду, но не выходит. Не получается. Ты сожжена. Ты охлаждена. Ты не понимаешь. Проглочена качающимися бурыми водами. Водоросли. Удушье. Тяжесть. Глухота. Собственный рык — пузыри. Скрюченные пальцы. Движения: вялая борьба непослушных рук и слабоуправляемых ног. Метнулись в стороны стайки цветастых рыб. Многотонное тело давит собой камни дна. Наползает заинтересованно.

Понимаешь: это всё дождь, и сейчас ты в нём утонешь.

И ещё кое-что следом: ты не хочешь утонуть.

- дополнительная информация: смотришь наверх - поверхности нет;
- дополнительная информация: кричишь — голоса нет;
- дополнительная информация: вибрация — и пузыри последнего воздуха из твоих лёгких;
- дополнительная информация: темнота;
- дополнительная информация: водоросль на лице.
- дополнительная информация: темнота;
- дополнительная информация: ARAGEN MASAR TRAE;
- дополнительная информация: поверхности нет;
- дополнительная информация: SAKA;
- дополнительная информация: поверхности нет;
- дополнительная информация: TURE;
- дополнительная информация: поверхности нет;
- дополнительная информация: поверхности нет;
- дополнительная информация: поверхности нет;
- дополнительная информация: поверхности нет;
- дополнительная информация: поверхности нет;
- дополнительная информация: свет, стонет скрипка;
- дополнительная информация: зато твой пёс в порядке;
- дополнительная информация: и с тобой всё будет хорошо;
- дополнительная информация: всё будет в порядке;
- дополнительная информация: всё будет нормально;
- дополнительная информация: всё будет в порядке;
- дополнительная информация: это не навсегда;
- дополнительная информация: это скоро пройдёт;
- дополнительная информация: главное помнить, что это закончится;
- дополнительная информация: это пройдёт;
- дополнительная информация: это не навсегда;
- дополнительная информация: тот, четвёртый, знал бы, как всё исправить;
- дополнительная информация: это пройдёт;
- дополнительная информация: кап-кап;
- дополнительная информация: кап.

[nick]Тео Нокс[/nick][status]и его история[/status][icon]https://i.imgur.com/DYDeuXJ.png[/icon]

+3

12

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-3(kopiya)12.1523034145.png[/icon]
Мартин преодолевает последний лестничный пролёт почти что вприпрыжку. Он сталкивается с неприметной горничной в коридоре, неохотно бурчит ей: «прошу прощения». От неё несёт дешёвыми духами и такими же дешёвыми сигаретами. Тяжёлыми портьерами из бархата и дамаста в коридоре оседает запах секса и Мартин замедляет шаг, принюхиваясь. Сквозь вонь духов и тошнотворный душок сигарет он чует то, как пахнет кожа горничной. Пахнет вкусно - это наводит его на мысль о плохо прожаренном бифштексе или котлетах с кровью. Она пахнет забегаловками на окраинах Бостона - Мартин судорожно глотает слюну и пожимает плечами только тогда, когда горничная скрывается за поворотом.
Странная, вообще ни слова не сказала. А он наконец осознаёт, насколько голоден.
Мысли о еде не дают Мартину покоя. Он блуждает какое-то время, натыкается на женские туалеты и осторожно принюхивается у входа. Кожей больше не пахнет - он даже разочарован, так хочется снова почувствовать этот запах. А потом находит дверь в кухню случайно. И заглядывает внутрь как беглый преступник, проверяя - а не притаились ли где-то внутри помещения копы? Конечно, он ведёт себя как мальчишка. Глупый, глупый трус - вот что сказала бы Лисбет.
Чудесный запах горничной выветривается из памяти, как только Мартин вспоминает о Лисбет. Проклятая Лисбет! Он почти хочет, чтобы она подавилась своим пивом и померла прямо в номере. Дождь говорит, что он прав. И собаку её туда же - капли поют заунывное «нет». Кажется, для собаки у них есть план по лучше.
Ливень стучит по окнам, как его собственные пальцы по клавишам фортепиано. Он ненавидел дождь? Мартин замирает, прислушиваясь к стуку и наконец улавливает в нём мелодию. Раскаты грома вежливо просят: «ешь».
Ешь.
Ешь.
Ты умный мальчик, Мартин.
Май...
Май...
Ты знаешь, как читается это имя?
Ты лучше Лисбет.
Докажи.
Ешь.
Ешь.
Мартин не отрывает взгляда от окна: всё смотрит, как капли оседают на стекле одна за другой. Он слышит лай псины где-то наверху. Это безмозглое животное! Мартин вспоминает, как псина ворвалась в концертный зал. Она начала выть, как только он прикоснулся к фортепиано и не могла успокоиться всё то время, пока он играл. Она хотела сорвать выступление. Эту псину точно наускала Лисбет.
Он протягивает руку, берёт со стола орешек и закидывает в рот. На кухне никого нет и не появится - так сказал дождь. Он много болтает. Бормочет, бормочет, бормочет, но Мартину нравится. Ещё никто так не хвалил его талант.
За орешком он прикладывается к салату. На плите кипит какой-то суп и он суёт туда руки. Кипяток обжигает пальцы и Матин злобно шипит ему в ответ. Он обваривает себе руки полностью, пока достаёт из супа морковь и луковицу, он шарит ладонью по дню кастрюли. Мяса нет. Он плюёт в полу-прозрачный бульон и переворачивает кастрюлю с плиты. Ему нужно мясо. И руки ужасно болят.
Мартин обшаривает каждый шкаф и холодильник. Пихает в рот всё, что может найти. Он жуёт сигаретные бычки с кубиками сахара и заглядывается на опилки в пустой клетке для хомяка. Хомяка нет. Мяса тоже. Женская кожа пахнет прекрасно, особенно, если её сварить.
Май-рон.
Он отмахивается. Не сейчас.
Мартин чувствует, как его желудок растягивается. Он всё ещё хочет есть. Он отбрасывает в сторону листья салата и пробегается опухшими пальцами по тарелкам. Он почти скулит - там ничего нет. А потом снова смотрит на свои ладони. Обваренные пальцы. И кожу, наверное, снять легко - как с курицы. Надо просто ещё немного поварить.
А потом, он снова слышит скулёж. Оборачивается. Псина встречается с ним взглядом и забивается в угол.
Он слишком голоден. А она ведь тоже из мяса?
Должна быть из мяса, как иначе.
Хороший. Умный. Прекрасный. Лучший.
Пальцы больше не пригодятся.
Есть что-то лучше музыки.
Ешь.
Ешь.
Ешь.
ЕШЬ.
Мартин больше не может проглотить ни кусочка. Его желудок болит. Что делать? Что же делать?
У него кружится голова и Мартин складывается пополам, натужно всхлипывая. Из него выплёскивается зелёная жижа бульона, кусочек сигареты, арбузные косточки. Он выблёвывает опилки и кожуру мандарина. Он не может остановиться, хрипит, а глаза напрягаются так, что лопаются капилляры. Он заливает пол белым вином смешанным с кровью и глухо кашляет.
Ешь.
Он срывается с места быстрее, чем успевает это понять. Как ошпаренный подбегает к псине и тащит её за ошейник. Шлёпает ногами по вонючей жиже и вдруг замирает посреди кухни.
Что же он хотел?
Да, точно.
Не говоря ни слова, он поднимает собаку в воздух за ошейник. Он не смотрит. И перехватив её второй рукой тоже, со всей силой бьёт её мордой в духовку. Стекло лопается, псина визжит. Он держит крепко.
Мартин замахивается снова и бьёт, забивая осколки стёкол в череп визгливой твари.
Он хочет есть.
Собака тоже подойдёт.

+3

13

Что-что, а душ прекрасен. Ну, да, разве что затирка на стенах поросла плесенью; волосатой, как её собственные ноги после всей этой дорожной беготни. Лисбет старательно это игнорирует.

Кран глухо гудит и выплёвывает воду порциями, мелко вибрируя. Горячая, холодная, горячая, холодная, у-у-у-у-у, горячая, чтоб тебя чёрт побрал, холодная, сукин ты сын, у-у-у-у. Лисбет скулит ему в такт, когда новая порция ледяной воды выплёскивается на макушку.

Вода в кабинке доходит до лодыжек, и там, снизу, она смешивается практически идеально. Чуть больше бы кипятка только – рука нащупывает вслепую кран и касается чего-то податливого, склизкого.  Грёбанная ж ты плесень. Здесь убираются вообще, убирались в последние двадцать лет?! Драть такие деньги за этот обшарпанный номер – это ебучее преступление против совести, да и против человечества в целом! 

Но у них хотя бы есть душ. В месте, где пришлось остановиться в прошлый раз («Нет, сегодня мы больше ни на шаг не сдвинемся, боже мой, чёртово солнце!» – фифа, блядь, сахарная!) не было даже такого: только сиротливый пробник шампуня над раковиной – крутись, мол, как хочешь. Волосы постоянно попадали в слив, приходилось выдёргивать их брезгливо, и ещё долго казалось, будто, нырнув в темень сточной трубы, волосы теперь заражены плесенью, понахватали каких-то мерзких спор и точно поросли этим мелким гадостным грибком.

«У этих хотя бы есть душ!» – повторяет она себе упорно и становится куда легче жить. Боже ты мой, да кажется, у неё постепенно возвращает чувствительность отмороженный зад. Пальцы при этом, правда, сводит судорогой – одна ладонь трогает воду пугливо, вторая крутит истерически кран. У-у-у-у, ледяной плевок, у-у-у-вр-вр-вр, порция кипятка в лицо.

Можно представить на секундочку, что это всё жутко дорогой и чрезвычайно полезный контрастный душ. Укрепляет сосуды, даёт здоровый цвет лица, особенно если подставить ошпаренную помидорную морду под ледяную струю, так, чтобы перехватило дыхание, чтобы организм заметался в панике, сбрасывая лёгкое опьянение и оковы сна. Да, вот так. Восхитительно. А теперь отстраниться и сделать, наконец, долгожданный вдох…

Воздух илистый, жидкий, затекает в лёгкие, жжёт огнём, и с рефлекторным кашлем остатки воздуха взмывают вверх пузырями. Лисбет распахивает глаза и тут же об этом жалеет. Теперь болят и они; хочется вытереть, выжать с роговицы это болезненное и раздражающее, не хватает воздуха, нечем дышать! Пятки загребают воду, поднимая облака грязной речной мути, Лисбет поднимается, поднимается, поднимается из последних сил.

Склизкие водоросли путаются вокруг лодыжек. Руки натыкаются на стекло – здесь не может быть стекла, какое стекло на дне чёртовой реки?! – и с той его стороны барабанит беспрерывно дождь.

Страха почему-то нет.

Лисбет думает на удивление отстраненно, что это придёт позже, когда рассосётся весь адреналин, сердце прекратит свой бешеный бой – кап-кап, кап-кап, кап-кап! – и вот тогда по спине побегут мурашки, тогда-то внутри всё рухнет и прокатится истеричным комком до самого мочевого пузыря, тогда-то будет страшно, до слёз.

Сейчас не страшно.

Она колотит руками в стекло, за которым издевательски-мерно долбится дождь, там, сверху, света нет, воздуха нет, и в глазах темнеет, пока новая порция воды пытается прорваться в лёгкие. Кап-кап-кап, блядский дождь, кап-кап-кап, шуршит водорослями, тучами, песком, кап-кап-кап.

Лисбет думает отстранённо: «наверное, это конец, ведь у всего есть конец»?

Слишком сложная мысль для кого-то, кто задыхается отчаянно, дёргая руками в этой мутной зеленой воде. Само собой, в голове мысль звучит короче; когда нет нужды проговаривать каждое слово по отдельности, все они сливаются в кашу, в какофонию, во что-то нелепое, непонятное даже самой себе. Лисбет же не будет думать там: «Уважаемый мир, кажется, мне пришлось закончиться вот так нелепо и странно!» – Лисбет выхватывает из головы короткое: «SAKA», короткое: «TURE», Лисбет такого явно не думала, это дождь, просто дождь барабанит ей по стеклу.

«ARAGEN MASAR TRAE»

Она взмахивает неловко и не сдерживает вдох. Вода хлюпает в гортани, Лисбет булькает довольно даже забавно, пытаясь заорать болезненно, протестующе, жалобно, наконец.

Дождь шлёпает по стеклу.

+2

14

— ...дождь шлёпает по стеклу.

Венди молчит. Роб с Джереми молчат тоже, но по-другому — совсем-совсем тихо, куда тише, чем она. Но молчание есть молчание, и Тео не в чем её обвинить. Сейчас все слушают его с плотно закрытыми ртами. Наконец-то.

— Чем шлёпает?

Тео оборачивается. Дэнни смотрит на него в упор, без любопытства, серьёзно.

— Чем шлёпает? — повторяет он без доли стеснения. Тео не понимает и злится.

Когда Венди встревает посреди его рассказа, это нормально. Венди всегда делает так — издевается, всё норовит поддеть. Однажды даже пихнула Тео в бок («по-дружески»), пока он стоял, упрятанный в рожь по самый подбородок, над краем. Сверчки в тот раз стрекотали его фамилией, ужасно болела ушибленная коленка, а ещё шёл... Нет. Неважно.

Нормально, когда Джереми застёгивает куртку до конца, молнией затягивает свой страх потуже, вот-вот надуется и лопнет, честное слово. Это нормально, потому что Джереми — он смешной, совсем-совсем нелепый, старый добрый Джерри, друг с пелёнок, синий пластырь на белом пальце, грызёт карандаши, ему не нравится, что у Мартина бронхит, что Мартин сплёвывает кровью, Джереми вообще не нравится кровь.

И когда Роб отнимает у Тео всё подряд — книгу в драконьей-змеиной обложке, совсем новый циркуль, последнее печенье — это тоже нормально, потому что Роб не со зла. Роба воспитывает бабушка, ему никогда ничего не достаётся, и Тео терпит его. Остальные — тоже терпят. Робби чувствует это и злится, но что же тут поделаешь, что же. Да ничего.

Но Дэнни — ох, нет, Дэнни не должен вести себя неправильно. Дэнни должен быть собой: идеальным братом, весёлым, смелым, всегда рядом, всегда на его стороне, совсем не как эти трое. Дэниел Нокс, встаньте в строй. Дэниэл Нокс, не «да», а «так точно». В строй, Дэниэл Нокс. Рядовой Нокс.

Нет, всё неправильно, это не то.

Тео моргает и снова чувствует на себе пристальный взгляд. Он хочет встать с места, дойти до ванной и смыть с лица пригоршню веснушек, потому что всё это — даже не воспоминания, а просто плохой сон.

— Зачем ты с ними так? — спрашивает вдруг Дэнни, и тогда Тео понимает: Дэнни Нокс давным-давно мёртв.

А значит, перед ним кто-то ещё. Кто-то ещё с глазами, как у него, с веснушками, как у него, в свитере, как у него, и даже ожог на большом пальце правой руки — точно такой же, как у Тео Нокса.

— Зачем мучаешь? — продолжает тот, другой. — Ты же их убьёшь.

— Потому что так надо, — цедит Тео в ответ, сжимая кулаки и мстительно щурясь. — Потому что сейчас вечер, потому что мы собрались с Джереми, Робом и Венди, потому что за окном дождь, потому что сегодня моя очередь. Это по правилам. Я так должен.

Тот, другой, — жуткий. Тео всегда угадывал страхи лучше всех, но прямо сейчас он угадать не может. Маленький свечной огонёк рвётся в сторону, освещая испуганные лица остальных ребят. Дождь колотит по стеклу. Тогда тоже шёл дождь, не правда ли? Когда игла дрожала между пальцами, «Twinkle, twinkle, little star», веснушки под иссохшейся кровью, входит под кожу и становится тихо, всё тихо, тихо, тихо. Море волнуется раз. Дэнни мёртв, и это не он сейчас сидит напротив, рядом с собственной тенью. Это сидит Тео Нокс.

— Я так должен, — выдыхает Тень сквозь плотно сжатые зубы, и руки Тео прохладно касаются лба.

Он хороший доктор, хочется думать Тени. Всё обязательно пройдёт, хочется думать Тени.

Вместо этого Тень царапает ногтями чешуйчатую книгу и громко кричит.

Лисбет.

Море волнуется два.

Отступает волна, оставляя тебя барахтаться на суше. Так же неожиданно, как появляется. Больно бьёшься затылком о кафель, но в остальном — цела. Ха-ха. Не над чем тут смеяться.

Твоя одежда здесь же. Натягиваешь её кое-как, опираешься о холодную стену, чувствуешь, как прилипает к боку футболка с пятном от чего-то липкого. Ну и хрен с ней, тебе до лампочки. Выбираешься наружу, на кухню. Ты ведь заходила с кухни. Всё правильно: душ есть на любой порядочной кухне, это же приличное место, приличный отель. Ничего такого. Ничего странного.

Даже в этом парне — ничегошеньки.

Ты знаешь, кто это. Это твой добрый друг и коллега Мартин, просто он встал не с той ноги и плохо выглядит. Ты говоришь ему: «Эй, Мартин», — и ничего не слышишь. Вода набилась в уши. Нет, не так, по-другому: ты слышишь всё — шум дождя за окном, кипячёные капли под плитой (кап-кап, стекают на пол остатки бульона), собственные шаги по залитому полу. Но себя не слышишь. Совсем.

А ещё не слышишь знакомого-незнакомого голоса, который говорит тебе: всё будет хорошо, всё будет в порядке, слышишь меня, Лид̢̡̙̫̪͔̗͚д̫̀д̸͖͎̥͘ ̠͇͟д̺̙̪̼̪̯̞̠͇ ̴̹̬̞̤̬͇̻͞д͈̞̻̣͙̤̹̙͘ͅд҉̸̙͇͞д̨̭͎͖̮͍̝͢д̨̧̫͇̱̥̪̕ ̢̩̠̥̝͉͍͡д̨͍̬̗̟̤
͢͏͉͙̖̣д͓̘ ̪̟̟̫͎̥̩̪Д̴̬̜̣д̘̝̥́ ҉͇͚̻̰͟д̸̛͈̤̮̻̳д̥͈̺̱̪̮́д̷̶͖̜ͅд̵̳̤̝̝̗͙̀̕д̘͔̯̺͞д̠̫̮̤͘͡д̸̴̞̭͙͓͎͇ ̶̗͉̲д̛҉̩̫̲̤̲д̭̪͕д̡͉̮͕̠̦̻͍̘
̟̻̫̗̪͕̩̻̕д̴̮̙͖͜д̪̕͜д̷͔̥̲̤̖͈-дополнительная информация: нет, пожалуй, ты ничего не слышала;
- дополнительная информация: усмехаешься себе под нос: ха-ха;
- дополнительная информация: придёт же в голову всякое;
- дополнительная информация: вас всегда было трое: ты, Мартин и Барон Длиннохвост;
- дополнительная информация: Бароном Длиннохвостом как будто бы пахнет рядом;
- дополнительная информация: это тоже чуть-чуть смешно.

Мартин.

Море волнуется три.

И кровь тоже волнуется, только не снаружи, а глубоко внутри тебя. Ох, нет, и снаружи тоже. И ещё. И ещё. Удивительно свойство крови: если она начала идти, то очень быстро оказывается вообще везде.

Но это всё ерунда. Кровь не твоя, а тебе вкусно и сыто. Ты доволен. Урчишь спокойно, гортанно, щупальцем вытягивая из собственной глотки очередной железный ошмёток. Откуда в собаке столько железа? Не знаешь. Наверное, собачье мясо жутко полезное, просто раньше тебе об этом никто не говорил.

Шлёп-шлёп. Дождь шлёпает по стеклу, а чьи-то пятки — по полу рядом с тобой. Оборачиваешься. Она смеётся.

Лисбет смотрит на тебя и смеётся. На тебя, пока с твоей нижней губы скатывается капля крови, пота, собачьей слюны — так и не понимаешь. На тебя, пока ты отвечаешь ей испуганным взглядом всех сорока четырёх глаз одновременно. Лисбет смотрит на тебя и смеётся.

Ты кричишь.

И дождь слышит. И слышит море. Море мешается с дождём и шумит, как газета размером с небо, которую решил смять в руках гигант размером со Вселенную. Его шум похож на шум радио. Оно говорит.

- дополнительная информация: говорит: TULE ULTA NECVA;
- дополнительная информация: JOTU BAGATULE;
- дополнительная информация: LOCRA TAWEZNA;
- дополнительная информация: IM DOPLAGA VONTE USANITOP;
- дополнительная информация: MYRON;
- дополнительная информация: нет, последнего оно не говорит.

[nick]Тео Нокс[/nick][status]и его история[/status][icon]https://i.imgur.com/DYDeuXJ.png[/icon]

+2

15

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-3(kopiya)12.1523034145.png[/icon]

Саундтрек.

Заткнись. Заткнись, пожалуйста. Пожалуйста. За-ткнись. Ткни-сь. Ткни.

Мартин тычет псину головой в разбитое стекло. Она вырывается, не хочет в стекло. А кто хочет? Мартин глупо прыскает смехом, забывая о саднящих руках и о чувстве голода: он засекает время. Одна секунда, две. Три, четыре, пять. Псина скулит и мотает головой, пытается избавиться от осколка стекла, застрявшего под шеей. Недалеко от артерии - совсем близко, надо только взять. И Мартин берёт, сжимая стекло в ладони. И не-мно-го подёргать. Он дёргает, как подсказывает дождь: выдирает стекло из тела, морщась на каждый мерзкий звук, вырывающийся из тела собаки как кровь - рваными толчками. Вместе с жизнью. Но мясо-то ещё теплое. И кровь тёплая. Мартин омывает в ней руки. Мама ведь всегда ему говорила: не забывай перед едой мыть руки, будь хорошим мальчиком.

Хороший мальчик. Мартин замирает на секунду как испуганный зверёк, жмущий к голове уши. Хороший мальчик. А точно ли это говорила ему мама?

Он чует какой-то обман. Что-то не так. Но чувство голода сильнее. Мартин шумно втягивает носом воздух. Аромат крови - металлический. Дождь подталкивает, просит попробовать. Тебе понравится - говорит он.

Слишком много говорит. Зудит в ушах, пробирается в подкорку черепа. Мартину хочется расчесать затылок, вытащить его оттуда. Вынуть, даже если с мозгом. «TULE ULTA NECVA». Разворотить. Смять. Перемешать. Нет-нет-нет-нет, этого дождь и хочет. А Мартин всего лишь хочет есть. Есть - полезно для организма. «LOCRA TAWEZNA». Радио громкое, как церковный колокол. Бом. Бом. Грохочет в голове, не оставляет ничего, кроме дыхания. И треска собачьих костей.

В собаке много железа. Он будет развиваться. И расти. Расти, пока не пожрёт весь мир.

Щупальца сгребают стекло в кучу. И Мартин тянется к нему, суёт в рот. Он жуёт, а потом недовольно выплёвывает. Не то. Не то! Мотает головой, щупает языком порезы на внутренней стороне щёк. Вкус собственной крови ему тоже нравится. Вкусно.

Щупальца разрывают собаку пополам, бросают на пол. Красиво - Мартин вздыхает. Он садится на пол и кровь обливает его с ног до головы. Горячая. Он хотел согреться. Горячая. Лучше, чем холодный дождь за стеклом. Мартин склоняется над разорванным собачьим телом, дрожащими пальцами отрывает кусочки мяса и пихает в рот. Хорошо. Кто бы мог подумать, что собаки такие вкусные.

Как женщины? Или женщины вкуснее?

Мартин фыркает и давится. Он вытягивает толстую кишку, вырывает и выбрасывает. Собирает с пола кровь и довольно урчит. Сытый кот. В этой реальности коты едят собак. Здесь всё иначе. Дождь говорит. Мнёт газету. Шуршит. Всё меняется. В этом мире - лучше. И собаки вкусные. И женщины тоже. Мягкие, сочные. А он сам?

Эта мысль заставляет Мартина отвлечься. Он замирает изваянием на полу, дожёвывая тёмный, горький кусочек. Печень. Собачья печень. Очень питательно и лучше подавать сырой.

Дожёвывает. Кровь собирается на обкусанных губах и большой красной каплей падает в лужу. Кап.

Кап-кап-кап. Кап. Кап-кап. Он отчётливо слышит: «MYRON». Нет. Не слышит. Капли падают одна за другой.

Каков на вкус он сам? Мартину интересно. Интересно настолько, что желудок сжимается в предвкушении. Поджилки трясутся. Он думает, что стоит начать с глаз. Вытащить чайной ложной. Или руками? Щупальцами. Щупальца ведь для чего-то нужны. Эти мерзкие фиолетовые отростки.

Одно из них поднимается. Другие оплетают тело. Откуда их столько? Все они смотрят.

Если они смотрят, то ему глаза точно не нужны. Слишком много глаз! Лучше бы рук. И пальцев. Удобно хватать. Рвать. Есть.

Щупальца замирают, почти щекочут веки. Дождь говорит: «продолжай».

Мартин молчит. Кап-кап-кап. Его кровь не капает - течёт по подбородку. Ему страшно. Очень. Он помнит - такое ведь уже было. Но немного не так. Немного иначе. Он чувствует слизь на языке, вспоминает неприятный вкус. Когда откусываешь щупальце - у щупальца вкус мерзкий.

Ему страшно. Глаза. Он больше не сможет видеть.

Он больше не сможет его увидеть.

Мартин скулит, отползая под стол, пытается отмахнуться от этих скользких прикосновений.

Он больше не увидит. Не увидит. ЕГО.

Реальность рвётся как газета. На мелкие кусочки, осыпается перед глазами как разбитое стекло. И Майрон кашляет очень гулко, старается успокоиться. Глаза у него мокрые и слёзы, как мелкие бусины, сочатся из уголков. Он дышит - шумно и часто и только прислонившись спиной к стене, наконец позволяет себе вытереть лицо.

Руки, почему-то, тоже мокрые.

Он трёт так сильно, будто хочет стереть лицо вовсе и думает о том, что это то же самое, как вырваться из ночного кошмара. Того самого кошмара, от которого ты не просыпаешься - только падаешь всё глубже, хватаясь за любую привычную вещь. Майрон любит кошмары, но этот, этот ему совсем не нравится.

Когда он открывает глаза, растирая кровь по лицу, Мягколап всё ещё смотрит.

Большие стеклянные глаза рассматривают стену. Смотрят мимо, будто там действительно есть нечто завораживающее. Что-то, от чего невозможно оторвать взгляд.

Майрон дёргается и поворачивает голову. Ужас накатывает на него неуправляемыми волнами, словно цунами. Что? Он не понимает, как такое могло случиться. Как, как это вообще могло произойти? Майрон опускает взор на собственные руки. Красные. И ощупывает кончиком языка дёсны. В его зубах застряла какая-то мелкая кость.

Реальность рябит. Серый коридор. Майрон вскидывает голову: серый коридор рябит, вдруг становится цветным и Смута, парящая рядом пропадает. Вместо неё он видит стол и щупальца - свои собственные. Нет. Нет, подождите. Подождите!

Майрон хватается за голову, сворачиваясь в клубок. Ощущение холодной стены под спиной отрезвляет его на мгновение. Мгновение достаточное, чтобы понять - от этого наваждения НУЖНО освободиться. Прямо сейчас.

Он сжимает зубы так сильно, что они скрипят и мысленно, даже не обращая к Смуте свой взгляд, кивает: «Давай».

Коридор раскатывается волнами поменьше и дождь снова становится громким. Дождь рвётся обратно, хочет забрать его. Майрон прикрывает глаза, запрокидывает голову, упираясь в стену затылком. Он повторяет про себя одно и то же: не сегодня. Только не сейчас, когда ему есть, ради кого жить.

Почему так происходит всегда? Стоит ему найти смысл и почва рушится под ногами, вновь опуская на самое дно. Майрон размышляет об этом почти лениво, пока скользкие щупальца обвивают его руку. Почти что нежно - Смута аккуратно окутывает его. Но когда он её призвал? Майрон не помнит. Он сжимает губы чуть плотнее и медленно глотает.

Щупальца замыкаются на руке, сжимаясь так тесно, что приостанавливают приток крови по венам. Майрон кивает снова: «Давай».

Щупальца выворачиваются по кругу, сдавливая руку мышцами.

За своим криком Майрон не слышит треск ломающейся кости. Он чувствует. Каждой клеткой своего тела чувствует нечеловеческую боль - его рука обвисает безвольной плетью, когда Смута разжимает хватку.

— КОМАНДОР! — Майрон орёт, хрипло и сдавленно, заполняя весь коридор своим голосом.

Боль заглушает дождь. Это единственный способ. Единственный способ. Майрон не хочет туда - на кухню. Он не хочет обратно в тот кошмар. И никогда не позволит затянуть себя обратно, даже если придётся переломать всё своё тело.

Боль - отличный способ, чтобы справиться с чем угодно. Майрон может думать только о ней. И о том, как чужие когтистые пальцы, пальцы ужаса пробираются глубже, снимая слой за слоем.

Словно ищут самое слабое место.

+3

16

Когда волна отступает, её бьёт о камни, о холодные кафельные камни, и она поднимается на ноги неуверенно, и глотает воздух, такой спасительный вкусный воздух. Шуршит схлынувшая вода, и собственное дыхание шуршит в ответ: в ушах до сих пор что-то булькает, не слышно даже собственного голоса, только вода, дыхание, пульс.

Вода.

Дыхание.

Вдох – Лис. Выдох – Бет.

Лис–бет. Лис–бет. Частые-частые истерические всхлипы, то ли смех, то ли слёзы, то ли последствия кислородного голодания, это неправильно, так дышать нельзя. Надо по-другому. Ли–д...

Горло перехватывает. Один удар языком о зубы и, кажется, её начинает тошнить всё той же водой, слишком много воды, господи. Хоть на секунду бы в тепло и сухость, прижать тёплое собачье тельце, или, того лучше, горячее человеческое. На худой конец сойдёт даже Мартин, да что там, она будет рада Мартину, им ведь и раньше приходилось греться под одним одеялом, и, пока он не открывает рот, его вполне можно стерпеть, особенно сейчас, когда нужно просто избавиться от этой мокрой мерзости.

За дверью ванной – кухня. Может быть, это удивительно, но, скорее, нет. На кухне Мартин, и вот это совершенно точно не удивительно, Лисбет хочет сказать «Хэй, Мартин», но почему-то не выходит. Такое бывает во сне. Голос вдруг исчезает, оставляя булькающий шёпот, и ни слова вслух сказать нельзя, во сне от этого хочется плакать. Сейчас не хочется. Даже мысли о воде отвратительны.

Лисбет тянется машинально, касается кожи, скользит, нащупывая что-то мягкое, отсутствующее, птичье, и вздрагивает испуганно, поймав себя за этим жестом. Он неправильный. Куда неправильнее, чем всё это вокруг: неправильнее воды, неправильнее кухни, неправильнее капающего бульона, размазанной по полу крови (осталась с ужина), неправильнее даже такого правильного Мартина. Лисбет замирает виновато, а потом, вдруг, смеётся.

Беззвучно, конечно. Голоса по-прежнему нет. Голос только в голове, воображаемый, незнакомый, но почему-то родной, он повторяет какую-то бессмыслицу, пробиваясь откуда-то из водной глубины памяти. Его язык тоже звонко ударяется о зубы, ошибаясь в таком простом имени: Лис-матьего-бет, ни одной Д, ни единой ведь!

Лисбет смеётся и, поскальзываясь на смазанных, неровных кровавых узорах, падает на пол, больно ударяясь плечом об угол кухонной тумбы. Смотрите, эта баранья ножка вообще-то похожа на бульдожью. Это до ужаса, до истерики смешно. От этого болят мышцы и в лёгких заканчивается кислород. На Мартина смотреть тоже невероятно смешно, и от этого Лисбет не смотрит. Она переворачивается неловко на корточки и отползает прочь, в угол, в тень. Колени разъезжаются, а ладони липнут к полу, один раз она умудряется даже приложиться лицом о кафель во время неудачного движения. Это, в общем-то, больно, и Лисбет смеётся назло, взахлёб, всхлипывая и чавкая лужицами сворачивающейся крови.

Сейчас точно нужно оказаться подальше отсюда. В самой тёмной тени, в самом дальнем углу, эта глупая неправильная уверенность приходит вместе с неправильным голосом и неправильными жестами, вместе с неправильным именем – в тени будет спокойнее. Можно будет даже, наконец, перестать захлёбываться визгливым, нервным смехом. Лисбет готова даже попросить – а ведь это тоже безумно смешно! – попросить, почти молитвенно складывая отбитые от падений руки:

– Если можно,.. – из глаз текут слёзы от тщательно сдерживаемого взрыва беспочвенного веселья, продолжать никак не получается. Приходится заткнуться и просто ползти, дальше, дальше, в самый тёмный угол, в самую тень.

Тень её не подведёт. Тень её не бросит.

+2

17

Тень её не бросит. Книгу, то есть. Тень бережно прижимает её к груди и не выпускает даже тогда, когда крик обрывается на какой-то слабой, отчаянной, хриплой ноте; завершающий круг си-бемоль минор. Чужие-свои руки больше не касаются горячего лба, но он всё равно дышит. Выпустить книгу — позволить себе подохнуть, позволить себе подохнуть — подвергнуть опасности тех двоих. Тех, ну как же их...

— Лисбет и Мартин, — услужливо подсказывает ему голос.

Тень поднимает голову. Ни Джереми, ни Роба, ни Венди рядом уже нет — и комната какая-то другая. Совсем крошечная, тусклая комната. Лампочки под потолком нет, равно как нет и самого потолка: только четыре стены, столик и два кресла по обе стороны; одно занято, второе — нет. Второе приготовлено для Тени.

Тот, что занял первое, улыбается ему, приглашающе ведёт рукой и склоняет голову набок. Тень узнаёт себя не сразу, но когда узнаёт — едва удерживается от того, чтобы не вписаться костяшками пальцев в ухмыляющуюся физиономию. Что-то в собственном лице кажется ему неправильным, диким, насквозь поросшим гнилым спокойствием. Возможно, всё.

Да, вероятно, всё.

— Или не совсем так... — задумчиво продолжает он, постукивая указательным пальцем по нижней потрескавшейся губе. — Лианна? Либерти, Лидия? К чёрту имена. Лисбет и Мартин, пускай будет так. Присядь.

Тень садится. Кресло под ним жёсткое и пахнет кровью, а по чужой шее медленно скользят руки — он замечает только сейчас. Длинные руки с тонкими пальцами, будто перебирают струны одной ей ведомого инструмента. Улыбка собеседника змеится, Тень крепче сжимает пальцами чешуйчатую обложку. Какое-то время они оба молчат.

— Так ведь их звали, правда? Тех двоих, что не позволили Дэнни взяться за ум. Тех двоих, что играли для него. Тех двоих, что вынудили папу послать его на войну, ведь ни на что больше он — бедный Дэнни — совсем не годился. Они убили нашего брата. Разве нет?

Руки бережно обнимают его шею, тянут ближе, заставляя запрокинуть голову и окунуть лицо в тяжёлый мрак. Поцелуй Матери своему дитя — вечный отпечаток, цельный, тёплый, родной. Когда он опускает подбородок, то смотрит уже совсем по-другому. Смотрит так, как смотрела бы Смерть на тех, кто пришёл к ней по доброй воле.

— Самому себе можешь и не врать, — мягко роняет он, этот Тень, сын своей Матери. — Я-то знаю, сколько раз ты на самом деле их вспоминал. Так почему бы не сейчас, Теодор Нокс? Почему бы и нет? Брось эти старые сказки про милосердие; сам погляди, до чего оно тебя довело. Решайся, у нас ещё много времени. В конце концов, я никуда не тороплюсь. А значит и ты вполне свободен.

Экран вспыхивает белым. Теперь всё это напоминает домашний кинотеатр, не меньше, вот только впереди — знакомые лица и знакомые фигуры. Тень не узнаёт в них Мартина и Лисбет, Тень давно забыл, как выглядят оба, но эти — эти двое точно что-то означают.

У Мартина сломана рука. Мартин кричит что-то странное — слишком тихо, не разобрать толком, но Тень всё равно прислушивается. Мартину больно — это он слышит. Мартину приснился плохой сон — это тоже довольно ясно. Но слова разобрать всё равно не выходит. Экран заходится помехами, словно кашлем, а потом замирает снова.

Лисбет смеётся. Смеётся оглушительно громко и почему-то сидит в самом тёмном углу: оттуда её почти не разглядеть. Она тоже говорит. Ей тоже дали реплики, но сам Тень помнит только несколько: про дождь, который шлёпает по стеклу, про кран и его содержимое... Дурацкие какие-то реплики, бессмысленные, глупые. Тень смотрит на съёжившуюся фигурку в упор и отчаянно пытается вспомнить.

Экран слепит глаза. Он поднимает голову и вместо потолка видит слабые силуэты самолётов над головой. Они роняют что-то прямо в комнату, но получается дождь. Дождь падает на лоб, руки, губы, короткие вихры у висков, и всякий раз это чертовски больно. В тот день тоже шёл дождь.

В ушах звенит, и только через пару секунд Тень различает в этом звонок телефона. Тот, другой, небрежно снимает трубку и прикладывает к уху, вскидывая брови.

— Кажется, тебя, — говорит он.

Когда Тень тянется за телефоном, то задевает пальцами чужую руку. И это отчего-то больнее любого дождя.

Майрон.

Звук твоего голоса разбивается о глухоту стен. Здесь по-прежнему тихо, по-прежнему красиво и пусто, а твоя белая футболка по-прежнему чуть испачкана в крови. Совсем немного. Красные разводы на плече, небольшое пятнышко пониже рёбер, стекает по подбородку, капает на воротник, на штаны, на пол — повсюду. Кап-кап-кап. Как же до этого дошло?

Сэр Мягколап не дышит. Да и как, справедливости ради, может дышать то, что некогда было сэром Мягколапом?..

Дождь за стеной вколачивает кого-то в землю. Лидия рядом, значит — не её. Щупальце Смуты бережно подносит к твоему уху телефонную трубку, несмотря на то, что одна из твоих рук до сих пор цела. Замечаешь: ты обмотан проводом с ног до головы. Путаешься в переплетениях и узлах, сделаешь лишний шаг — порвутся. Но тебе ведь нужно уходить отсюда, правда? Вам всем нужно уносить ноги. Кому какое дело до ничтожных телефонных проводов.

На том конце трубки слышно чужое дыхание.

- дополнительная информация: это открытый перелом;
- дополнительная информация: так бы сказал тебе любой мало-мальски опытный врач;
- дополнительная информация: ещё он сказал бы: придётся провести операцию;
- дополнительная информация: это не займёт много времени, но мне нужно ваше согласие;
- дополнительная информация: мне нужно, чтобы вы̺̬͍̻̹̖͠ͅ ̍͐̐́̅̋п͔̝̘̺̄ͧͩͬ̎͐̒ͅо̬̪̱̫́ͫ̓͆м̛͚о̏ͬ̑̆̓҉̦̰̮̯г̀л̢͈͎͎̫̱̈́͑ͨ̏и̓͑ͭͫ͏͈ ̡̍̆̈́̌͛́ͧм̬̰̱̹͇̩̓̌ͪ̾н̫̺̌͐͐̓̇͊͋е̲ͤ͊̔̂̿̚,͆̍̽͘ ̻̉М̯̳͕̱̘͍̺̆ͣ̑̄͒̂̔͟ӑ̹̫̠̜ͥ̆й̼̗̼̥͓̳̹͒͂̅ͨ͜р̷̰͐о͆̈̇ͬ̀н̶̮̭̦͚̦̳́̓̉ͧ̄̅;͉̜͈̼̠̹ͥͩ̏ͩ
͆҉͓̖͈-̶̪͚̝̤ͭ̚ ̸̣̙̌ͨ̀̅ͪд̼̣̗̯̈́̒̀̊̽ӧ̶̟͖̰́п͓̹͕̥͙оͥ͂ͭл̟̹̥͓̫ͤͥ́ͣ̏̇н̱̄͐̈̔́̄и͉̜ͨͪ̎ͤ̚͠т͋̉ͨ̊̂̌҉̝͎̹̜̣е͕̟̞̮͓̂̀͂̾ͅл̷̥̣͍͚̞ͦͤ̽ь̩̂̀̿͢н̍͗ͨ̋ͧ͂̒͏̻͚̜̻̞̘̠а̪̜͈ͧͥ͗̉ͮ́́я̮̠̱̞͇̥͉̊̍ͦ̊̑̇͒͠ ̛͎̰̖̠̋ͧͬ̇̑́ͯи̼̥̺̭͒͒̆̈̀н̼̞͖̣͎̐͗ͤ͘ф̝͈̥ͅо͕͍̲̺͔̰́р͎͍̘ͨ̏м̻̠̣̠͆͐́̏͒͒ͅа̝̻ͦ͐͜ц̤̆̈̎̇̓̋и̛̻͕̩̮ͮя̛̗̭̖̝̣͈͈ͦ:̛̘̯̰̥͕ͤ ͚̗̙͕͡м̸̪͍̦̼͖н̩̥̲͔̊̔ͩ̅̚ӗ̦͖̬̥̖̜͇̈̽̌͛̍ͬ ̰̰н̵͙̹͎̺̘ͣ̇ͯ͌̒̈́̆ͅу͕͇͍̔̈ͅж̧̥͓̭̤ͪͩ̏ͩͫ̀н̩͍ͬ̋ͅͅо̪͚̠͇̓,̣̥͕̫̥ͨ̈̽̉ ͓̗̭̱͔ͩͣ͗̈́̑̎ͅч̞͙̳̠͉̟т̵͖͕̠͔̼̬̉о͖̯̰̳̜͇б̊̓̂͒͘ы̧̺̏ ̃̓̑͑в͛ͩͬ͜ы̹̱͔̱̅ͤͪͬ̋ ̞ͥ͠н̡̗̪͍̠ͩ̆͆е̋̅̚͠ ̍ͭ͌̆̅̔͏̣̗̺д̩̜͆͌ͭ͐̇͘ͅв͔̙͖̪̼ͪ͜и̗͎̥̔͗̈́͆г̸͔̲̞̼̃̉̅̂͂̄͛а̮̙̻̝̒л̝̺̝̟̖̺̳̉͋ͩ̈͝и͍̠͋͛͋с̧̝̞̙̐ͧ̓ͣ́ь̲̙̣͔̖͇̲̊ͥ̆̎͑̑̌ ̏̈́с͚̮̠̭̱̿ ͙ͬͫ̽м͈̗͔͓̈̈е̰̦͉̬̒ͤͨ̉с̵̲̞̲̤т͍͉͚̳͎̲̗̍̑ͩ̕а̨̳̱͇̯͗̅͆͊ ̮̩̪̙ͧ̔͆и̶͖̻̟͎ ̧͇͓̝̜̞͐̈ͫͯͦп̯̮̯̤͍̬̟̈͗ͦо͍̻͐ͩ̐̓̋ͨ̉м̞̖͕͚̏ͨ́о̻̠̰͌ͅг̡̜͈̪̙̄ͦͩ͗ͧ̂ͪл͙͔̺͚̙̻ӥ̲͟ͅ ̀ͩ̅ͣ̓͏̻̫͚̘͎̳̝мͣ͗̽ͣ̔͏̰̪̹̺н̞͎͚̼͔̩̗͡е҉͚̪̺̣̲͕ͅ ̲͖͈̓̚̕д̥̳̼̲͚͎̆̈̅ͪ͞ͅо̴̲̓ͣ̎ͯбͩ̅ͨ́҉р̮̤̰̓̾ͯ̋͘а̶͙̮̘̗͕͉̫͂ͭ͛ͮͭ̚̚т̜̪͙͔͆̑̿̽ь̮с̄̓͐͂ͫ͐̚я͍̻͍͚ ͕̦̗̫̂͋̍ͤ̃̐͂̕д̼͓̮ͥ̉ͦ͛͒о̦̯̽̓ͤ͛ ̠̻̳̜̩̄͌ͪв̝̪ͨ̓̄̌ͫа̪̦͔̯̰͎с̖͓̰̠͖̥̖̕;̒͏͖
ͨ-̮̜͙̩̘͓̈ͫ̆͌̊͂̽ ͌ͩ̐ͯ́д̼͈͍̼̠̮̻ͫ̉ӧ̶͖͙̮ͮ̿ͦͣп͇̤͒ͮ̂̋ͨ̆̊о̯̍ͨ̕л̇̃̋҉нͬи͕̎͊̾ͪт̵͍̣̦̘̜͙̙́͛̈͒е̻̩̪̙͔̠̟л̉̆̑͗ь̨̮̲̋̑ͥн̡̠ͮ̀̽́̂ӓ̴̭̼̬́̆͂я͍̺̰̤̈͌͘ ̳̳̭иͬ͑҉͚̟̭̭н͉̻̣̈̃̋̓̿̈ф͆ͬ̾͠о̭̟͓̞̀͐̍̔ͅр̮̲̩̑ͥͥ̆͌ͮм̲͔̥͚̼͈̙̄ͮ͛͂̓ͪ̓ӓ̧ͯ̾ц̧͓̥̜͉͈͈̗͗и̥͎̥̘̻̟̟̅̈̋̄ͨͫ̚я̳̠̬̱̮̯͆̀̎̽:̞͓̥͚ͦͨ͊͘ͅ ̬̳̤̬̆ͅͅк̴̙̮̱̩͍͕̓ͅт̫͓̞̜̮͊о͔̻̯̜̉̓̀̾̅̎-̒нͬ̽̇̉͟и̹͊̅ͅб̳̓́ͩͭ̑̉у̪̣̟͈̘͔ͩ̾̅̀д̈́̉͒͊͆̓͒́ь̬̞̫̥̱̟̑ͦ̓ͦ̊̉ͨ ͗̂҉̥ͅм̓е̊̐̇͊҉̘̯͈̹н̯̟ͭ̈͑͑̂ͭя̟̦̫̥̞͉͐̂̈͂̔̅̈́̕ ̥̜̜͔̫͂̍с̰̱̞́ͯ̀л̤̻̤͓̫͖̥ы̵̙͉̣̊̑̃̒̇̚ш̛̭̝͎̦̪̩̞̿̆ͯͨ̿и̦̻́т̝̲̱̊͊ͨͤͣͯ̂?͏̖̜̲̦̘̰͍!̮̘͎

Лидия.

Тебя зовут Лидия Оливиоли. Ты слышишь, как рядом кричит какой-то сраный идиот из аналитики, сожравший сэра Мягколапа, и от его крика хочется забиться ещё дальше в угол. Смех больше не рвётся из горла, на этот раз — только хриплый кашель. Как будто ты провела под водой несколько часов, но откуда в отеле столько воды? Неоткуда ей взяться. Только дождь за окнами.

Точно. Дождь. Ты понимаешь: дождь шепчет, дождь говорит. Всё это время он общался совсем не с тобой, но Мартин (кто такой Мартин?..) предал его доверие. Зачем дождю глупый, крикливый Мартин, если есть ты? Ты будешь послушной девочкой.

Теперь ты понимаешь каждое слово. Дождь говорит специально для тебя.

Он говорит: Майрон — вот тот, напротив, — предатель. Он завёл вас сюда специально. Он избавился от Мягколапа (всё, что осталось, лежит прямо перед тобой), избавился от Тени (его ведь нет здесь, правда, Оли? Его здесь совсем нет) и скоро примется за тебя. Совсем скоро. Ты должна его остановить.

- дополнительная информация: дождь сказал достаточно.

[nick]Тео Нокс[/nick][status]и его история[/status][icon]https://i.imgur.com/DYDeuXJ.png[/icon]

+2

18

Тень укутывает, впуская её в себя, и мир рушится. Неправильное становится правильным, а естественное – извращённым, язык, наконец, ударяется о зубы, и имя прерывается счастливым выдохом в подранном кашлем горле.

Лидия. Так правильно. Лидия.

Картинка перед глазами складывается, но Лидия не хочет видеть её сложенной. Она отползает и жмурится, трёт веки по-детски и боится взглянуть на то, что перед ней. Перед ней – ад. Сломанный мир. Окровавленные останки Мягколапа – шерсть вымокает, слипаясь, кот разодран на части, боже, это вообще реально было сделать руками?! И Тень.

Точнее – полное отсутствие Тени.

Дождь шепчет, но и без его болтовни всё ясно, всё предельно ясно, это всё он – жуткий блондин из аналитики, всё это время они покрывали в гильдии невменяемого, опасного, сумасшедшего, он виноват в том, что Тени нет. В груди что-то болезненно сжимается. А потом глаза застилает ярость.

Дождь шелестит: «Майрон», – она не знала этого имени, не помнила, но его откуда-то знает дождь, и Лидия верит, слепо, безоговорочно. Пускай его зовут как угодно, ей плевать, сейчас нужно остановить ублюдка.

Дождь шуршит: «Предатель», – что-то отзывается болезненно в памяти, но Лидия всё равно верит и поднимается на дрожащие ноги, делая первый шаг навстречу. Ногти впиваются в ладони, мышцы болезненно напряжены. Она готова к броску. И плевать, что будет с ней самой.

Дождь шумит: «Оли». И дождю, если честно, не стоило бы.

Тень зовёт её так. Дождь не должен. Какой-то дождь не должен даже знать об этом, не то что называть её этим именем. Звенящие мышцы вдруг обмякают, превращаются в вялый кисель. «Оли», значит?

Не слушать дождь невозможно. Он, кажется, поселился в самоё её голове, его голос – капающий, стучащий – проникает и сквозь ладони, и сквозь собственное бормотание, но Лидия ругается сквозь зубы, затем ещё раз, всё громче и громче, и любые въедливые слова какого-то там дождя не впечатляют особенно, пока ещё удаётся кричать. «Предатель», значит?!

«Это... это предательство!» – Кати дует губы и Лидии как будто снова десять. Лидия упрямо топает ногой, а Кати тычет в неё пальцем, её голос пронзительный и, в воспоминаниях, шуршащий, совсем как чёртов дождь. – «Ты предатель! Предатель!»

Игра перестаёт быть игрой. Дети подхватывают, принимая новые правила, и даже Сатч, просомневавшись секунду, присоединяется к общим выкрикам. Лидия – центр вопящей толпы, цель десятка пальцев, виновник всех проблем на свете: от потерянного флага (не уследила! сдала врагам!) и до разбитых коленок (твоя подножка! я видел!). Она скрещивает руки на груди злобно, замирает перед выбором и бьёт Кати в грудь обеими ладошками, отталкивая с пути. Кати крупнее, старше, но от неожиданности та отлетает на несколько шагов и чуть не валится на землю, когда Лидия крохотным яростным ураганом расчищает себе дорогу. Игра ещё не окончена. Флаг под футболкой – неподъёмная тяжесть. Флаг – непробиваемый щит. Лидия прорывается вперёд, и выкрики за спиной стихают.

А дождь – нет.

Сегодня предатель – Майрон. Так говорит дождь. Шепчет навязчиво, зовёт её именем, которым не смеет звать, злит, изо всех сил злит её сейчас, и Лидия чувствует, как с лёгкостью поддаётся на его провокацию, отвечая яростью, слепой яростью, ярость тянется вперёд обвиняющим пальцем. Усилием воли Лидия превращает палец в занесённую для удара ладонь и со всей силы бьёт Майрона по щеке.

Дождь до последнего, кажется, не замечает подвоха.

– Пошёл! – удар. – К чёрту! – ещё удар. Сейчас до Майрона дойдёт и избиение прекратится, её впечатают в какую-нибудь стену и, вероятно, сожрут так же, как Мягколапа, думать о котором получается только сквозь рвотный рефлекс. Но Лидия не успеет навредить. Не успеет сама никого сожрать! Не жалея ногтей, Лидия впивается в чужую шею. – Уходи! Уходи от меня!

Пусть он очнётся.

Пусть под его футболкой тоже прячется флаг.

+3

19

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-3(kopiya)12.1523034145.png[/icon]
— Пожалуйста, говорите.
Мерцание лампы в самом дальнем конце коридора погружает его во мрак на краткие мгновения. Пара секунд, которые Майрон отсчитывает как в замедленной съёмке. Раз - лампа неуверенно моргает, теряя свет быстрее, чем он - собственную кровь. Два - лампа гаснет, царапая по серому потолку тусклыми пятнами лучей. Три - Майрон уверен, что кто-то смотрит на него из темноты.

Он не уходит. Дышит в трубку, как загнанный охотниками кабан. Глубоко и рвано. Быстро. Трубка странно булькает тоже. Они по пояс в дерьме. Похоже, где-то в болотах Луизианы. В трубке плещется вонючая болотная вода. Майрон спокойно кивает, отвечая на тяжёлое дыхание.  И провода затягиваются на его шее с каждым кивком. Чёрные и белые. Он постоянно забывает - за какие там играет командор? Какие задушат его первыми?

Вода выплёскивается из трубки, заливаясь Майрону в ухо. Она тёплая: нагретая жарким полуденным солнцем. Всё понятно. Действительно, ему всё ясно. Он кивает ещё раз: — Конечно, ваш заказ будет доставлен в кратчайшие сроки. Об оплате не беспокойтесь.

Мрак, прячущийся в мерцании в самом конце коридора доволен. Майрон. Мартин. Ма-..-..-..-..-..-..

·–·– –···– ··– ···– · –···– ·–– –· ··– – ·–· ·· –···– – · –··· ·–·–

Майрон не понимает. Щупальце дёргается, отнимая мокрую телефонную трубку от его уха. Он бросает напоследок вежливое: — Всего доброго.

Он уверен, что сделал всё правильно. Но всё равно встречает лицом чужой кулак.

Костяшки пальцев хлопают по коже слишком смазано: он откидывает голову назад, теряя из виду таинственную фигуру. Перетянутая у предплечья сломанная рука дёргается. Поднять её Майрон не может.

Он цепляется взглядом за труп Мягколапа, медленно проваливающийся сквозь плотный красный ковёр с золотистой каймой. Это тоже правильно. Умерших нужно чтить. Нельзя, чтобы они лежали на солнце и гнили на откуп стервятникам. Этот дом очень голоден - его фундамент станет хорошей могилой.

— Лидия, подожди. — отблеск сознания - как чужой. Он вытягивает на поверхность, как спасательный круг, брошенный в мутную воду. Майрон послушно барахтается, цепляясь за эту возможность и провода колючей проволокой царапают его по идеально белой шее. В глубокие порезы лезет ржавчина. Но нет большей заразы, чем в них уже есть. В каждом.

Майрон поднимает здоровую руку, пытаясь защититься от нового удара, но только заваливается на спину. Прохладный пол выбивает из его глаз всполохи искр. И всего на несколько секунд погружает в темноту.

У мерцающей лампы неприятный электрический треск - вот, что слышит Майрон.
Потом - чужие шаги.

Он вопрошает небо о том, чтобы неизвестный прошёл мимо. Шевелит губами, съёживаясь на полу. Он больше не хочет быть Мартином. Не хочет слушать дождь. Даже Лидия. Даже Лидия: она открывает рот, чтобы вдохнуть, а Майрон слышит только стук дождя о толстое стекло.

Трубка всё ещё булькает где-то вдалеке. Они все захлебнутся здесь.

Шаги становятся громче. И громче. Громче. Слишком громко. И даже ковёр не может их заглушить.

Неизвестный останавливается. В недоумении? Майрон прикрывает сломанную руку здоровой, не сразу понимая, что больше не чувствует боли. Он слушает, как шаги переходят в бег. И открывает глаза только тогда, когда Аркан требовательно зовёт: — Майрон?

— Нет. Нет-нет-нет-нет. — он подбирается, отползая от Аркана к стене и вжимаясь в неё мокрой спиной. Майрон оглядывается, ожидая обнаружить труп Мягколапа, стоящую рядом Лидию. Он думает, что увидит мрак в конце коридора и перекошенные двери номеров живого могильника. Но всё, что он видит - Аркан, склонившегося над ним и болезненный, зелёный свет, льющийся из ламп на потолке. Зелёный, как от пещерного мха.

Майрон испуганно переводит на Аркана взгляд и отползает ещё немного, настороженно изучая знакомые черты. И Аркан, понимая, что прикасаться к нему сейчас не стоит - садится на корточки. В его голосе тревога и немного злости: — Ты опять взялся за старое, Майрон? Если ты уходишь куда-то на ночь глядя, ты не думаешь, что меня нужно об этом предупредить?

Аркан выдыхает так, что Майрон запоздало понимает: он делает это с облегчением. Но почему?

Как он попал в этот проклятый отель? Майрон совсем теряет нить. Он ощупывает свои руки и только теперь понимает, что у него ничего не сломано. Не болит. И Смуты тоже нет рядом. Его спина - мокрая от пота. И босые ноги, испачканные в земле, замёрзли. Он, кажется, не способен ни на что, кроме шёпота: — Ухожу?

Он сглатывает, позволяя Аркану подвинуться ближе и непонимающе трёт по лицу ладонью, ожидая обнаружить кровь. Его подбородок солёный. Но совсем не от крови. И Аркан продолжает, проявляя куда больше понимания и терпения, чем Майрон от него ждёт: — Ты ушёл вчера. А сегодня я узнаю, что ты и ещё трое из твоей гильдии числитесь пропавшими. — Аркан осматривает коридор, не особо надеясь увидеть ещё кого-то из стражей и протягивает руку, накрывая локоть Майрона тёплой ладонью: — Если бы ты не сказал мне, что собираешься вести расследование в окрестностях, я вряд ли нашёл бы тебя так скоро. Так что за чертовщина, Майрон?

Вот оно. Теперь, убедившись, что с ним всё в порядке, Аркан наконец злится.

И это заставляет Майрона немного расслабиться. Всё это реально. Аркан - реален. Его злость и беспокойство - самые реальные на земле вещи. И хоть Майрон в действительности не может вспомнить ничего из того, что происходило с ним за последние сутки, он понимает: Аркан говорит правду.

Он сможет помочь. Откинув паранойю, Майрон цепляется за ладонь Аркана и поднимается с трудом, опираясь о него всем телом. Аркан обхватывает его за пояс, поддерживая  и это тоже очень знакомо. Это внушает надежду.

— Я объясню тебе всё. Потом. Сейчас нам нужно отыскать командора и Лидию. Они тоже где-то в отеле. — Майрон чуть ли не фыркает. Он достаточно хорошо знает Аркана, чтобы быть способным читать по его лицу. Ему эта идея не нравится и будь его воля, то он уже вывел бы Майрона наружу, предоставив всё остальное какой-нибудь не особо расторопной оперативной группе.

И пусть эта забота греет душу...Майрон морщится. Заканчивать эту фразу он не хочет.

В глазах рябит - только благодаря объятиям Майрон не теряет равновесие теперь. Он тянется к Аркану, с заметным облегчением касаясь его скулы губами. В благодарность. За то, что он бросился на поиски. За то, что пришёл.

Это не первый раз, когда Аркан приходит на помощь - об этом думает Майрон, когда покрывает светлую кожу мелкими поцелуями. И всё же, он отстраняется довольно скоро, обращая свой взгляд к тянущимся по коридору номерам. Свет ламп, неестественно-зелёный как ночной огонь над могилами древних, просачивается сквозь стены.

— Нужно идти. — бросает Майрон и едва сделав шаг, останавливается. Из соседнего к нему номера, словно из другого мира доносится уже знакомый звонок. Телефон надрывается в гостиничном номере. Дребезжит, как старое стекло под порывами ветра.

Он смотрит на Аркана почти виновато, но всё-таки выпутывается из объятий.

Майрон кладёт ладонь на дверную ручку, чувствуя, как холодный металл прилипает к его коже и крупно вздрагивает, когда слышит шелест за своей спиной.

— Я могу тебя наполнить. — голос Аркана так же, как и всегда. Такой же - это пугает сильнее, чем дождь. Сильнее, чем крики Мартина. Майрон глотает снова. Он надеется, что это всего лишь шутка. Он поворачивается всем телом.

— Аркан, сейчас не время для шу... — он чувствует боль прежде, чем осознаёт её. Прежде, чем понимает, что шелестящее по ткани лезвие входит в тело чуть ниже грудной клетки. Ровно посередине. Со странным глухим звуком и громким хлопком.

— Ты можешь уйти из отеля, но никогда не покинешь его окончательно. — чеканит Аркан, превращаясь в дым. И лишь тогда, когда чёрный дым впитывается в рану, Майрон наконец просыпается.

Труп Мягколапа всё ещё рядом. Щупальца держат Лидию так, что ей - ни ударить, ни пошевелиться.

Он хватается за свой живот, ощупывая его, но раны нет. И только фигура в конце коридора - такая же реальная, как бульканье на том конце телефонного провода, недвижимо стоит во мраке.

«Майрон» — зовёт она.

Зовёт он.

Аркан.

Отредактировано Майрон Мэйнард (2018-05-16 19:03:10)

+3

20

Телефонная трубка падает на пол. Ладонь саднит, Тень запутывается в крепких завитках провода и отбрасывает их прочь. Провод шипит на него прямо с пола, прямо из-под крепкого удара подошвой ботинка, шипит насмешливо и, кажется, ухмыляется. Чешуйчатая обложка всё ещё холодит пальцы.

Тот, второй, зеркальный, поднимается с кресла и почтительно целует напоследок мертвенно бледную ладонь. Ладноь исчезает. Дождь по-прежнему колет макушку, двойник по-прежнему расслабленно складывает руки на груди. Только у Тени никакого «по-прежнему» нет. Может, всё потому, что он не отсюда — по крайней мере в это ужасно хочется верить.

Двойник улыбается чужим мыслям.

— Понимаешь, приятель, ты ничего не можешь сделать сейчас, — начинает он, устраивяась на краю стола и дружелюбно нависая сверху. — Нет, серьёзно! Вообще ничего. Ты вроде как заперт, и... — Задумывается, ведёт указательным пальцем по подбородку: вверх-вниз. Вниз, и снова вверх. Дождь с подбородка капает ему на колени. — Знаешь, тебя сюда не помучить затащили, не веселья ради. И тех двоих тоже — совсем не для того, о чём ты думаешь, совсем не для того. Что, если дом с виду так себе, то сразу таит в себе вселенское зло, м? Не будь идиотом, Тедди, ты же доктор как-никак, а не какой-нибудь поганый стражеский... стрелок!

Глумливая усмешка выбивает почву из-под ног, а остатки сознательности — из головы. Тени хочется вырвать ублюдку язык, но от этого не перестанет говорить меньше. Нет, не перестанет. Скорее уж ровным счётом наоборот.

Тому, второму, всё это вот-вот наскучит.

— Слушай, будь мы в каком-нибудь второсортном ужастике, я бы уже прикончил тебя, или вроде того. Но суть в том, что у нас тут из чёрно-белого только эта бесполезная дребезжалка. — Он хлопает ладонью по старенькому проектору. Звук выходит жалобным. Знакомые очертания на экране — два силуэта, мужской и женский, повыше и пониже — тоже. — А в остальном — ни добра, ни зла. Понимаешь? Я сюда не калечить пришёл, а лечить. Привести всё к... балансу. Да, к балансу. Разве не этого мы добиваемся? Додать там, где не хватает, и забрать у тех, кто взял на себя слишком много. У тебя вот, например, нужно забрать — ровно столько, сколько необходимо. Дом оставит небольшой след, что-то вроде печати рядом с твоей собственной подписью, ничего серьёзного, совсем не больно. Прямо как... как игла под кожу, а? Ладно, прости, больше никаких каламбуров о прошлом!

Ему хочется ответить что-то, хоть что-нибудь. Он не может. Видно, сознание и вправду разделено, раскрошено на два огромных куска, но все слова отошли тому, другому, а Тени досталось только одно бесконечное молчание, как тому третьему сыну-неудачнику из сказок братьев Гримм. Братьев. Их тоже было двое, да?

— Да.

Услужливый ублюдок.

Тень не может говорить, но всё ещё способен общаться с ним на языке жестов. «Здравствуй» приходится куда-то в район чужого виска. «Рад встрече» ещё саднит костяшки какое-то время после удара, а «желаю хорошего вечера» смешивается с дождём. Красное — с красным, потому что именно таким был дождь в тот день. Каждая капля.

«Каждая капля»... Нет, серьёзно, ему даже какое-то плёвое повествование доверить нельзя! Госпожа Оливиоли? Господин Мэйнард? Будьте добры, подождите буквально минутку, мне ну̡̛̺͙͉͆̾͌̆ͣж̸͕̳̝̮͔̣̲̲̂͊̊͑ͅн̦̹̳̰̘͍̖̓͑͜͝͞о̱͙̺͈̮͆ͥ ̞ͯ̈̑ͣͭ͂ͮ̚к̄̌̽̈́͒ͫͧ̕҉͎̟͕͈ͅо̶̫̤̠̟ͪ̈́͐̆ͥ͂̏̚ͅе̸̴͚̟͖̱̭̹ͬͣͧͧ-̹͇̪͎̫͓͉̓ͫͨч̦̤ͨт̠̱̓͠о̷̬̫͉͖̟̦̪̮ͮ̇̃̌ͨͥ̓̈́ ̢̛̣̟̮͓̻̱̗ͩ͛ͧ͌н͋ͯ̐̀͂͏҉̡̩͈͍̫̤̼̙а̖́̐͊ͤ͐̚с̱͔̉̎т̸̱̱ͪ̃ͯ̂̍͆̀ ̸̧̯͎̟͓̲̋̌ͦ̄ͦ ̸͈̣̥̖̫͓̋̒͛̽ͮ̈ ̨̞̟͈̜̩̟̺̭̱̉̊ͩ͑ͬͥͫͪͧ ̑ͬ͆͜ͅ ̪͉͈͙ͦ̇͆́͊͆̓ͣ̅́͞ ͙̘̘͖͉͔̣̬͍͒̀̒͋̔ ̘͙̯͇̉ͤ̋͑ͣ͐́ ͔̤͎̳̣̇ͩͣ̋ͦͅ ̼̦̞̳̠̏ͬͪ͘ ́̀̾ͣ̎͏̟͎͚̘̗̙ ̰̰̾̇̉͊ͨͭ̽ͨ͑͢ ̯̫̩̳͊̍͒̕͜͝ͅ ̸̼͚̪̙̳ͨ̈́̇̚͜ ̵̲͍̬̟̄ͨ͂̆̈̒͆̒͑ ̴̫̫̥̝̣̓ͣ̑͋͊̽ ͎̟̟̓ͧ͌͂ͭͣͯ́͞ ̗̟̪͉̭̼̤͚̋ͫ̏̚ͅ ̸̯̖͚̥̏͑̀ͭ̔̒̌͋̿͜ ͚̱̤̖͔̻ͥ͌ͮͪ̉̿̀ ̶̻̟̟́͐̾͝ ̡̰͋ͣ̇ͪ̔͌̈͝͡ ̶̬̜̼̯̯͕̱̩̯̍̽ ̌ͣ̇́̒ͦ͏̺͢ ̶̞̬͚͕̺͖̟͙̬ͯͨ͊͡ ̧̰͉̣ͪ̌ ̣̖̬̟̭͌ͦ͜͠ͅ ̢̨̪̟̼̟͖͖͌ ̳̬̱̗ͫ͋̓ͧ̄̓̍͠ ̊͗ͩ̌͏̵̝͕͉͢ ͙̹͍̔̊ͨͭͅ ͭ̈͏̶̤̳͖̞͙̳ ̵̴̳̰͔̞̹̘͒̓̍̏ͯ̍͛̌̈́ ̶̺̺͇̲̟͈̘̈́ͩ̔͆ͮ͘͘ͅ ̶̢͙̭͓̻̼̈͟ ̶̗̠̋̓ͥͯͣ͒͗̍́ ̸̟̰͇̩̮͙͐̋ͥͩ̒ͦ͌́͘ ̝̗͉̏͋̍̒̈́̄ͣ͜ ̥͚͇̂̅͂ͯ̊ͫ́ ̵̡͍̰̻̬͙͛̓ͅ ̟̤̝̳̐ͫ͊ ͙͈͓͎̦̻̋ ͭ̉̏͏̱͉͔̘̯̭̟ ̣̱͕͇͇͍́ͅ ̑͏̭̻͍̱̣͜ ̣̥͓̹̭̟͖̳̀̔͂̔ͬ̅͐̾͜ ̷̹ͫ̍ͫͩͅ ͈̺̙͉̪̣ͪ͆̆ ̆̋̓̚͏̨̪͇̬̯̯͜ ̹̝̂͌̉̿̑̆͒̕ ͓̤̲͎́̃͒̓͑͜ ̩̞̰̗̰̣̲͔ͣ̓̌̒̀͠ ̴̩̏̌̒͗ ̷̻̝͍͊́̑̓ͯ́́ ͎̣̇̋ͫ̒̒ ̹͓̹̫̯͕͙͖ͪͩͪ̐̽ͮ̕ ͤ҉̴̜͔̣̼̬͓̜̖ ̶̯̘͎̲͔̞̤̮͌ͤ͡ ͔̻̙̰̳͓̗̝ͦͣͫ̔͘͝ ̸͔̣̣͈͉͒ͯ̅̇͋ͦͣ̆͡ͅ ̸̸̲̘̖̳̿ͩ͒̇ͦ̄̓̄ ̹͈̉ͥ̕͟ ̨̝̩̲̄ͧ̈́̊͗́́̚ ̅̈҉͇̣ͅ ̯̘̱̪͔̘͊̚͢ͅ ̮̫̭͚͒̈́͐ ̬̭̮̰ͣ̊̽̓̕͢͝ ̨̱͍̫ͥ̔̀ ̵͙̼͚̠̆̉͐͗͊͊̚͡ͅ ̴̫̪̻͎̜͎̜͑ͭ̍̄́̚͟ ̢̛̤̫̒͌ͮ̀ͪͦ͐́ ̜͕͛̃ͩ̆ͤ͑̏́̕ ̶̺͕̊͋͟͢ ̻̬̭̫͇̙̞̳͉ͯͫ̉ͨͪ̊ͮ̐ ͈͍ͬ̇ ̷̵̢̫̫͉̤͙͉͉̰̽͐͑̎͐ ͍̯̼ͪ͌̔ͦ̔ͭ͒ ̩̣̞͐͘ ̻̭̟̫̫͒́ͬͥ ̧͎̟͖̖̳̱̰̽̌̈ͤ̏ͪͩ̌ ̊̂͌ͯ̔͏͈̖ͅ ͈̰͉̗̟̹͎̘̏͌ͤ̀̕ ̵̰̻̲͋̀ ̷͍͎̟̟̿̃ ̔͋ͯ̒҉̬̱̫̱̞͕̠̼ ̠̭̰̄ͭ̚ ͒͌ͦ͐ͤ͏̥ ̱̘͔͓̠̪̀͌̇ͥ͑̋̊͝ͅͅ ̵̡̩̗̯̳̣̳ͧ͋͗͋ͣ͜ͅͅ ̵̡̬̟̯͇̲̐͆̕ ̡͍͙̤̇ ̵̙̞̱̈́ͨ͌ͯ̔̍̈́̀ ̼̤̮̼̞̞͉̲̱̓̈́̾ͤ̐͜͜ ̵̲̭̙͔̝͍͛̾ͨ̀̚̕ͅ ̢͎̘̬͍͊̇́̾̌ͣ̒͒ ̭̲̪̗̲͉̱̞͂͋̃ͨ ͬ̃ͦ͌̒ͧͧ͛҉͇͓̼̖͕̠̭ͅ ̲̘̿̄ͧ̾̐̊́ͥ̇ ͩ͑͐͊͏̯̜̥̯̤ ̡̣̪̟͔̲͙̉́͛ͫ̋ͬ̒̒͐̕͢ͅ ̏̋҉̦̜̮͜ ̧̙̺̣̳̩͕͕̮̩̒̑ ̝̱̟͍͍͊́ ̲͊͛ͤ͗̄̄̐̒ͅ ̹̪̗ͬ̒̊ͮͨ̔ ̸̫̮̪̀ͤ̑ ̢̤̫̋͐ͨ ̺̬̥̗̘̞͙͗̌̂̊ͤ ͇̙̻͚̘͋͌̽ͬ̏̔̅ͅ ͕͇̬͔̲͚̺͈̺̅͆͑͂ͥ̌͌̚͘ ̏̀ͪ̒̅̑ͯ͂͏̸̥̰̮̯̬͕͉͉̘͞ ̠̥̣̦̲͕͔͍͗̐̾̾͂͗̚ ̼͓ͪͯ̔ͨ͗ͧ͡ ̷̸̶̼͙̣̦̈̒̀̉̇ͧ͊̉̆ ̛͕̲̺̰ͪ̎ ̼̜͉͎͙̈́̌͒͊ ̼̣̮̤͉͗̓ͯ ͎̙̻͉̫͎͈̝̇͛͟ͅ ̴̶̧̼̱̺̜̹͖͓̆͂̽̌ͬ ̷̹͈̹̦̬͈̱̅̓̌̉̇͜͝ͅ ̡̥̪͉͌͒̓ ̺̩̹͖̓̍ͫͫ ̯̗̙̺̇ͮ̈ͧ ̩͎̮͔̠̮̮̲̐ͥ͗ͤ̈ ͖̮ͭ̇ͨ ̖̼͈̳̥ͬ̉ͭ̇ͅ ͇͉̤̳̘̖̘̎ͩͪ͗̂ͨ̄͑̀ ͇ͪͦͯ͆͌̾̒̚ ̧̖̜͉͉̹̲̮͖̇̌̔̇̒̅ͭ̄ ̵͍͇͇̭̥̮̭̗ͪͪͬͦ̊ͫ͛͜ͅ ̷̯ͧ̑̈́ ͉̥̼̜͈̗͊͂̐ͭ̂̌͒̓̾ ̶͖̤̝̣͚̽͗ͥ͆͋͢͞ ̸͙̯̐͌͛ͣͦͫ̄̚ͅͅ ̙͍̣̮̮̼͐̂͢͟͜ ̸̨̡̬͇͆̽ͣ̇̍ͤ̚̚ ̧̪̂͊ͩͫͨ ̬̰̓ͫͣ̇͛ͩ ̇̒ͥ̌͏͚̠͍͖̕ ͚̜̳̮͙̩̼͖̭͒̓̉͐ͬ͋͝ ̗͍̺̥͖͓̻͌̓ͧ͂ͫͤͧ ̶̡̞̤̝̠̞̰̽ͯ͌̈́̀̽̂ͅ ̭͔̗͈̮̱̱͎̦̓̊ͣ̾ͪ́̕͝ ̟͔̖̻͇̼̜ͩͤ̂̓̾̈́ ̸̴̥̣̟̣̈́ͣͬͯ̄͋̄̐͡ ̢̲͍̼̮̤͖̔ ͖̜̖̫̦̼̮̓̓ͧ̀ͅ ̭̖̏ͦ͑̀̌̓͡ͅ ̷͓̬͇̭̅͐̊̀͡ ̵̻̬̹̭͈̱͚̔ ͖̬̺̞̳̌̄̓́̚ͅͅ ̸̷̱̦ͧ̆̃ͣ̊̑ ̢̨̳͍ͧ͊͛̎ͣ̂͒ͫ ̝͔̰̤̩͇̻̋ͦ͊̓͐̆̅̕ ͚̩̆͛̕͡ ̵̮̼̣̹͈̲ͣ̈́̇̃̔̒ ̂ͥ͂͂̇͌̋҉̤̥̭͔̠͇̣̻͓ ̬̞̰̯̮́̈̽ͬͤ͋̇͡ ̸̵̳͓͙͓̲̰̅͐̓͜ ̛͓̞̏́͞ ̮̳̗̃͜ ̪̔͊͋͝ͅͅ ̛̳̓̓ͅ ̶̢̫̺̮̩̤ͤͪ̃̾͛ ͮ͊҉̯̞̟͎̭̼̲̪̕ ͒ͪͥͬ̿ͫ̀ͦͣ͞͏̰͍ ̯͈̜̜̠̫̮͖͋̍̑͌̋͑͋̚͠ ̡͇͛̔̽̽̿ͥͨ͝ ̨̺͇͒ͦͬͤ͘ ̖̞̗͒ͭ̄͗ͫ͒ ͙̈́ͨ̑̂ͩ̅̑ ̙̫̼̖̺̤̝̭̬ͬ̐̍̽̌ ͎̬̬̦̞̯̦̰͑̆ ̖̝͓̞͎̮ͬ̔̃͐͝ͅ ͗ͧ҉̣̺ͅ ̳̥̭͎̠̹̭͔͑̅̑͟ ̼̠͐̽͒͂ͣ̌ ̶̢̘̯̣̺̳̱͖̇͒ͤ̅̃̀ͫ̽ͅ ̐̋͏̨̫͍̬̘͎ ̶̦̤̍͌ͧ͌ͮ̐͘͜ ͔̻͉̭͖͖̯̫̘ͧ̔͑ͭ͢ ͉͇̱̟̱̤̘̊̿̀͒̉̀͜ͅ ̡̪̙̣̠̗̒̌͆̓ͨͫ ̴̣̟̰̳̻͈̳̺͉̊ͦͬ͆̇̔ ̶̭̬̼͓̯͔̻̙͗̊ͣͥͯ̽͆͟͞ ̯͇͔̠̺̼̦̣͖̔ͤ̇̆ͫ̍̅͋͞ ̴̢̩̹͍̯̼̔̈̒̇͆ͪ͋ͤͅ ͦͥ̉̋̊ͮ͒̚҉̰̙͉̼̳̤͟ͅ ̧͖̣̊̚̕ ̯̘̪̦̑̈ͭ͒ ̞̟͍̫̫̘̜̫ͤ͗ͣ̃̍̒́̚͠ͅ ͕̮̭̯̝̣̽̈̓ͥͫ̔ͮ ͇̖͍̾̉͊̿̓ͤ́͘͢ ̶͎͓̥̝̺̔̐ͬ̄ͯ̌̕ ̴̜̜̝̭̂́̋ͩͮ̌ͯ͠ ̍ͫ̈́̔͒͞͏̮̗͖̟̺ ͕̺̑ͭͦ̆͢͠ ̢̞̼̱̪̉̊͑ͧ̿ ͔̤̩̩̟̱̆̊̓̇ͨ̑̈́̅̚ ̸̙͓̙̼͕̦̞̂̅͡ͅ ̷̮̗͚̤͎̇͊͜ ̦̦̣̬́̒͊̒ͪͪ̿ͬ ̷̠͖̠̪̻̲ͭ̌̏ͣ̐ ̝̖͔̗̤̯̞̈́͆͜ ̧͍͔̼̩͕̼̝ͤ̊ͧͯ̎ͦ͢ ̶̧͖̙̻͖̞̪̏ ̲͈͓̙͕̭͕͒͗ ̢̭̟̮̙̤͓̺̹̍ͧ͒̄ͤͨ̽ ̩̯̎̃̆ͦ͘ ̶̗͎̹͇̋̕ ̣̣̬̞́̈́̊̍ ̥̺̤̫̖̜͛ͤ̈̓̑ͭ͘͘͡ ̿ͤ̚͞҉̳̻̩̻̲ͅ ̹̠̜̗̜̘̦̫̭ͮͪ́̃̀̚͜ ̝̠̩͕̟͔̮̟ͭ̍ͫ ̷̥̣̖̺̠̠̞͍͙̏̒ ̹̙͓͕̣̟͛̂ͧ ̵̢̙̗̝̣̝̤̺ͤ̓ͅ ͓͇͉̍ ̭̳͖͔͈̱̦̺̓ͧͪ͢͜ ̧̳͈̤̣͍̼͚̩̰̎ͥ ̸̴͙̠̯̮̰͉̟̰ͮͨͯ͂͑ͤ ̯̟̯̙͓̗̰̌̃͑͜ ̆̔͊̾҉̙̮͈͉͜ ̵̱̭̩̲̤͚̠̌̑̍͛ͪ͝ ̴̤̠͍͕̑ͭ̉ͧ͂̃̃͠ ̑͆͂̃ͤ̌҉͓ ̸̡̻̫̙̘̆̃̎̓̃̏ͅ ̶̛͙̉͒͊̀͆͝ ̲̘͕̥͗͗́ ̤̻̠̞̩ͮ̇ͮͨ̑̕͢https://i.imgur.com/w5E8SCJ.gif
— PLEASE STAND BY — ̸͐̐̿͟͏͍̩ ̺̪̌̐ ̻̩͇̞͖̤̲̿̄̆̐̉͑̏ͪ̏ ̃̃ͧ̉͋́҉̱̜̹ ̷̷͍͈̟̱̗̱ͥ͐ͦ ͊̊҉̰̺͟ ̩͉̥͚̪̣̟ͭ̏̆ͬ͑̓ͮ̄ͥͅ ̷̲̭̗͐͘͢ͅ ̡͕̜͔̺̯̱̗̥̑ͮ͋̎͆ ̨̉ͦͤͭͩ̌̈́̚͏̰͍̟͢ ̶̯̬̘̩͙̈ͧ̅ͅ ̢̝̻͖̿͛͌̆ ̢̢̲̤̪̦̩̯̆͐̓̈́͑̈̿̃ ̷̖̪̩̦̜͈͚͍̈̉̏͡ ́̿͆͛ͫ͏̝̜̯̜͓̫̦̥ ̨̺̅ͥ͐ͅ ̧̺̜̘͓̭̼͒̕͠ ̷̛͙̻̘͎̓̌̒̆̈̑̂̚ ̞̮̗̤̮͔̪͍ͭ̂̆̓ͮ̊ ̢̼̰̜̩̯͖̗̥̍ͧ͢͞ ͙̿ͫͥ̀̀ ̨̩͓̰̦̲̦̯̈ͪ̈͞ͅ ̵̙̩͙̻̳̥͉̓̃̆̑ ̰̫̎ͥ̓ͪͫ ̢̹̙̣͉̋̌̊̊̓͆͢͜ ̠̬̞̲̳̙̱̱̳̊̍͊̎͆́͞ ̡̘͇̘̰̣̃̅ͭ́ͅ ͍̟͔̳͔̞̭͎̖͊̊̑̆̽ͥ ͑̃ͬ̃͢͏͕̜̖͉̗̼͔͓ͅ ̭̘̟ͨͯ ̢̺͈̜̯̺̩͕̈͊́͐͛̆̃ͦ̐ ̼͈͓̩̖͈ͧ̎ͬͭ̀̊ ̵̘̳̬͋͊͊ͤͅ ͬ͛̅͗̅ͥ͏̭͙̻͔̹͈̤ ͕̀ͤͬ̅̾̚͢ ̧͈̰̦̞̿ͭ͌̂ ̬̘̻̞ͬ̂̿̀̔̚̕ ̦̹̼̰̯̬̘ͫ͒ͥ̔͂̌ͬ͌ͣ͢͝ ̛̭̘̮͉̞ͯ͢͠ ̡̡͎̻̺̹͙̇͂͗͆ͅ ̸̨͖ͩ͂͑ͧͫ̚ ̭̪̯̥̜ͥͣ̌ͥͯ ̧̨̗̠̺̯̘̌̊̇ ̢̩͙̳̤̻̤̣̬͓̑͑͘͜ ̜͍̤̓̓͜͟ ̼̖̫̫͙̳ͯ̈́͢͟͝ͅͅͅ ͈̬̻̘͉̘͕͎̖ͯͦ͆͌̐̍ͬͭ͌͟ ͑͊͏̢̟̭̲̦̟̜̘ ̧̼͎͍̗̰ͪ͆̀̕ ̨̙͔̥͍̺ͬͤͧ͗̎́̂͝ ̶̭̪̱̱̥̥͔ͪͅ ̨̀̈̿ͫͨ́ͬͫ͏͎̰͙͖ ̨͔̘̿ͥͩ̈ͪ̾̿ ̛̭̘͓͈̗̖͚̩̉ͩͥ̌͠ ̣͓̀ͨ̋̀́ ̶ͯ̇̄̐͠҉̹̫̗͈͇ ̵̯̩̰ͨ̌̎͛͐ͬ ̸̺͓͇͎̝͗̈́͑̋͞ͅ ̛͎̲̦͈͉̘̘̣ͫͩͥ͗͛͟ͅ ̧̫̫͎̮̮̖̏͐ͯ̐ͩ̋̀̏ ̢̞͉̫̟͕̯̠̑̂̓̈́ͦͮ̈̄ͩ͜͡ ̷̪͎̹̣̎͑̎̅ͨ͋̐̋̚͞ ̸̲̠͖̬̹̻ͣ ̏̽̉̄ͨ͒͜҉̵̟͖̫̰ͅ ̠̻̲̱̘͇̅̌͑́̚͢ͅ ̩̘͙̮ͬ̓ͧͅ ͉̙̯̣͍͕̟̲̳̆̑̒͛̽̄ͨͯ̓ ̴̈́͑͏͏̪͓͉͈̦̳͔̩ ̷͍͖̫̈̇͐͜ ̰̬̳͍̓ͦ̈́̔̄̑͑͌́͜ ̨̹̠̮̘̥̯̯̻̾ͤ̇̃̄̈̎ ͎̘̯̣̲͍͕͖ͧ̋̕ ̝̓̇̏̾̈́̕ ͇̭̺͎̖͖̻̜͛ͥ̎ͨͭ̈ͦ̀ ̯̳͓͇̱̪ͭ̿̔̀ ̡͙ͮ̾ͦ̔́ ̪̗͖̜̜̘̼͍ͧ͆ͫͨ̂ͤ͢͞ ͐̔̊̏̓҉̸̼̰̝̼̞̝̹ ͂̍ͭ̂͆͋҉̧̗̣̗ͅ ̒ͩ̾͛̽̑̔͋̃͏̩̥͚̩̟̻ͅ ̳̭̗͙̣ͧ̏͒́ͣ̂́ ̗͍̫̖̹̍ͬ̑̿̈́͜ ͦ́̈͂̊͏̯͚͓̬͖̜ͅ ͎͖̦͐̈́ͪͭͥ̈͒ͨ͡ ̛͔͈̩̳ͩ̀ ͇̞̗̜̪̾̅͗̎̽ͪ̑ͭ̕ ̩ͮ̍͠ ̷̙̒ͩ͜ ̶̢̲̖̟̙̲͆͂̿̈́ͪͨ̇ͧ̔ ̻̝̣͇̀ͯ̓̚͢ ͑̓͂̉͑҉̪͖͖̮̳ ̟͍͕̺̟͖̉̒́ͩ͗̑̓̀͝ ̬̳́͗ͤ̏̽ͧͪͩ͠ ̄̈́̏͋̓̓͛ͥ҉̵͍͉̙͕̗̖ ̯̠̩̳̘̳͈̉ͦͮ̽ͭ́̂́́ ̳̜̘͈̻͉̠̩̑ͯͯ͐ ̢̲̽ͧͬ ̮͇̤̰̝͈ͬ̽͐̈ͫ̋ͩ̈́͜ ̜̦̱̠̎̌ͤͬͦͥ̓̓͂͞ͅ ̸̗̝̰͇͇͔͙͍̖̅̏͊́̒ͬ͊ ͒͑͑͏͈̥͔̙͍͠ ̶̜͉̪̞̭̿̾́͐̃̈́̉̄̓ ̨̹͇̤̭̃̅ͬ̈͋̎̃̕ ̸̷̟͉͇̉̓̇̅͂̆̌̀ ̸̷̻͊̔ͥ́̏̃̑ͮ̚ ͚̰͙̤̇ͮͧ͐̕͡ͅ ̨̖͍̺͙̯̂̾ͬ́͐̽ͯ ̧̪͈̰̯̹͉ͥͫ͛͗̆͝ ̸͈͐̒ͭ̕͢ ̛̮̺̗ͫ͠ ̙͉̪̭̲̓́̂̄͆ͩ̕ ̧̛̦̲ͯͅ ͆ͭ̊ͦ̋͐̑͂҉̨͔̗̗̫ ̷̜̪̦͓̰ͨͭͦ̚͞ ̢̫̟̲̹̉̌̀ ̞͓̇͑ͬ ̺̳͍̓̅́͟͡ ̝̗͕̦̺̝̻̾ͩ̃ͦ̉͛͡ ̷̲͙̦͕̚ ̥̲̮̠̟̓̉͠ͅ ̵͍̝̦̠͕͓̌̾ͨͮ̄̔ͅ ̱̘̝̗͆̕͟ ̸̺͔̖̳̈̽ͣ̏ͦͪ͝ ͕̼̯̥̼̱͔͇̽ͭ̍ͥ̅̐̾̏͞ ̳̼̰̿ͩ ̙̪̳̮̙̣͚ͯͭ͗ͨ́ͅ ̬͓̝̼̞̤͆̀ͩ͋̊ͅ ̴͔̤̯͎̜͇̺̃ͣ͐͐ͥ̀̚̚ ̴̡͓ͤ̑͗͝ ̰̦͑ͯͮͤͩͬ ̨̤̜̪̖͈͙ͨ̎̈́̚̚͜ ̧ͧ̽ͧ҉̠̳̙̣ ̛̱̲ͨͥ̓̇̅ͯ͐́̚ ̧̢̻̠̝̥̱̮̺̠̃̐̋ͅ ̘̗̯͚̌ͯ̀͌͆̅̑́ ͓͍̜̼̼̘͚͛͋͐̒ͩ̀̑ͅ ̊͢͏̳ ̴̧̢̯̗̳̞̱͗͒̋̿̆ͅ ̜͇̻̦͋̓̓͆͂̍͆̃̕͟ ̣̮̥̮̞͆̅͆ ̶̺̺̺̥̏͑̾̑ ̺̣̥͔̱͈̦͆̐͗͛̋͠ ̵͖͉̝̜̃ͭͭ̄̇̌̍͘͞ ̢̯͓̭͎ͨ̐̅ͤ̉ͭ͂͛͢ ̧̥̖̙̗͔͍͉̒͂͜͝ ̡̲͓̳̭̼͕̦̩ͭ̇̂ͪ͂͋ ̡ͯ̂̕͏̺̼ ͣ̋ͯ͟͞͏̖ͅ ̰͈̤̥̾ͪͧ͛̓ͭ ̡̢̠͈̲͚̬̅ ̧ͮ̌ͩ̏̅̐ͫ̚͏̛̭ ͮ̍ͩ̔͋͏͈̦͈̤͢ ̷̖͈̩̩͎ͯ͗̾̀ ̖̲̰̠̱͚̖͍̃̏̃͘ ̩͌ͦ̎̓ͧ̈̚͡ ̆̽̔ͫ͆̄͗ͧ҉͚͍̺̹̮̺̜ ͫͪ͒̊̇̾̔̇͝҉̩̥͖̬͟ ̶̡͇̻̦̊͑̒̅̆ͯ ͔̩̯͇̠̂͗̀͘͠ ̨̢̥͈͖̳̟̝͈ͭ̿͋̚͢ ̩̻̒ͦͦͭ̉̈̕ ̮̟͓̼͇͉̽̿̉̇ͮͪ ̵̩͙͖̥̘̃ͮ̑͂̈̑̾̅́͘͞ ̙̱̖͈ͩ̀͘͟ ̺̱͍̙͐̉ͣ̃̾̆͘͞ ͎̫̜̈̔ͪͯ́͜͡ ̫̼̞̜̗̔̇̅͗ͦ̀̀͞ͅ ̻͋ͦ̂͆͐̈̅͌̓͢ ̢̳̤̠̤͙͌͛̾̄ ̹͔͈̖̙̻̣̰̓ͪ̓̽ͫ̔ ̨̞̞͉̞̟̫̼̭̓͝ ̪̙̞͇̞̩̭̰͚ͧ́ ̧ͯ̐ͪ̒ͧ͑͏͏̖̰̠͇̝ ͓̫͛ͩ͌̅ͪ͗̉͊̇͟͞ ̘̗̥̜̖̜̖̙̹ͧ̿̌ͩ̓̌̅͡ ̵̺̔̕ ̟͎̍̎̐̍ͬ͐ ̩͕̟̲̺̝͚̬̝́ͦ ̛̞̙̺͓̙͉͇̙ͩ̃̉͝ ̩̣̖͊̒̊̅͟ ̩̪̯̝ͤͤͩͩͥ̚͘ ̮̘̥̣̄ͩ̾̈́ͬͅ ̴̠̲̠̞ͣ̏͘ ̨̜̜͑̐̌̅̍͐ ̡̪̐̾̀̊̾́ ̢̩̺̝̙͊̆͡ͅ ̶̬͎̙͇̬̗̜ͨͫ͂͒̓ͣ̈́ͧͅͅ ̲̲͎͓̼͓̪̈́̂́͌ͥ̓̚ ̨͈̟͚͒̔ͣ̑ͮ ̵͍͈̫͇̮̥̮̲̺́̔ͧ͑ ̛̈͛̊ͫͨ́͏̲ ̧̩̖̩͕͇̳̯̠͑͊̍̊̍͛̄́͡ ̵̞͎̫̝̦̲̜̽̆ͮ̈ͮ̍ͭ ̼̘ͣ̔̇̀ ̸̙̹̫̄̊ͯ͗͗̎ͮͤ͊ ̷̷͕̞͕̲̞͚̯͇̾͂ͭ̂̄̏͐̆ͯ͜ ̻̦̳̩̪̯ͮͮ̓͗̊͌̀ ̵͉̼̆̚͜ ̶̻͚͈̝͚̬̥͕̑̈́ͮ̋ͧ́ ̪̲̐͋̈́͟͠ ̒̒̉̾ͪͣ̃ͪ̚҉̬̥̯̜̻̱̲ ̡͑́̈́̏ͥ̑̿̅ͫ͏̥̠̟͈̻͇͓̰̳ ͉̜͈̤͖̲́͋ͮ́̃͒̂͒ͅ ̵̱̩̭̩͇̲̝̌̓̍͂ͤͤͥ́͘ ͙̳̮̙̼͇͔͔͆̇̊͜͟ ̵͕͈̥̞̹͍̝̘ͨ̅ ̞͎̦̮͚̉̍͑̑ͬ͠ ̛̗̱̩̠̖̅ͦ͛͛̓̔̈́̀ ̱͓̘͓̹̽͊̉̿̃̕͘ ͦ́ͦ͏̲͘ ̹̙̯̠̭͎͈̓̿ͬͬ̃́ ͙̞͚̠͔̺̱̄̅͊̔ͯ̉͑ͤ͠ ̛̟̼̼̿ͥ̑ͭ̂͌͛͡ ̢̘̀̔̍̈̎̀ ̫̼͎̄̾̊̂͒͌͂͑͟͞ ̧̱͎̱̽̊̽̆̐ͨͅ ͈͔͔͓͈̬͚͕͂͌̽͐͐̆̾͐ ̷̢̦͙̖͙͔̮̔̈ͫ̿ͯͤ̅̈́ ͓͕̮͕̯̦̩̈̃̕͠ ̡̝͚̘͇̺̺͉̬̀̋̋̒̌ͯ̐ͪ̀ ̶̖̉ͦͦ̆̊̚ ͖̼͖̤̖̮̙͔̉ͯ͐ͩͨ̅͑́́̚ ̵̣̂̽̿ͧ͝ ͚̮̅̆ͯ̃̈́̊͠ ̢̤͎̫̗͉̭̩̓͑̏ͤ̂̉ͨ̚ ̛͚̣̪͔͓̄ͤ ̩̤ͯͨ̿͋ͣ̅͂̓͡ ̩̬̖̥͙͐̄̍͂ ̮͓̻̹̙̯͕̳̑ͣ͋ͦͨ̒̈̎ ͇̟͍͔̜̯̭̺ͨ ̷̱ͤ̏ ̴̡͕̊̈́̽̐̄́̈́̾ ̸̷̢̙̤͕̘̱̘̮̀ͣ̐ͅ ̶̪͍̮̟͖̠̦͖̈̈ ̠̻̭̬̙̹̩̥̾ͥ͆́̐̍̈́͑ ͕̠͗͜ ̷̘͚̪̟̩̬̹͗̍ͯͧ͐ͮ̇̓̚͟ ̵̧̠̬͉͛͋ͮ̓̽͋͌ ̏ͧ̈́̿͟͏̮̫ ͋̿͛̆̑̀̚̚҉͚̼̖͈̫̳͔̟͖ ̨̭̪͇̘̂̇͌ͪ̿ͣ͢͡ ̵͙̝̠̭̙̗̻͕ͭ̃̾̎̓̊ ͧ̂ͪ͒ͦ̓ͮͯ҉͉̬̱̭̳̣̱͞͝ ̶̢̰͚͎̗̖͙̉̏̏̕ ̷̶̦̗͙͖̪̦̗̥ͬ͛̿̽ͪ̍ͭ ̺͖̩͖̩̰̤̼͍̽͐̃̍͢ ̴͉̤̜̩̮ͥ ̴̤͇͎͖̜̘͉̟ͦ̆ͧ͑̑͒ͧ̄ ̶̙͈͎͚͂͘ͅ ̛͎̪̺͕̹̮ͪ̎̋͡ͅ ̙͇̖͌ͤ̉ͫ͆̓͒ ̹͌ͭ͑͆ͤͧ̍̆̇ ̝̜̩͚̻͙̎̈ͨ̀ͧ͑͑ͤ̀ͅ ̙͍̖͈ͤ̎̑ ͙͍̲̙̲͎̤ͨ̏͒ͪ͒͐̑̀ ͍͖̻̲ͥ̿̏̋̎͐ͥ ̡̜͖̲̘̓ͧ̇ͩ͂͢͟ ̪̱̥̪̂ͦ ͗̇͛̂ͪ̇҉̘̩͎̬̻͕̮̻ͅ ͚͖̞̩̦̭͇̥̿̋̽͊̿ͭͯ̀͘ ̫̦̞̺̇͐̇ ̶͔̩̳͓̘͉̟̜̑̃ͭ̆ ̧̗͖̮͚̖ͯͥ̍̐̀̀ ̭͖̜͕̻̈́͌ͩ̿ ̢̪͚͍̱͓̜̬͛͒̑͢ ̷̛͉̗̠̮̭̹͇ͯͬ̄ͧͥ̂͒ͮ͢ ̶̡̦̻̜̳̱͇̠̦̉͛ͥ̿̑ͤ͂͘ ̸͇͔̣͖̯̹͙̫͑̐͒͋̐̇̊̾͢͟ ͇̠̭͚͗͒͡ ̨͇̣̹̗͚̜̇̏̊̐ͤ͞ ̰͕̙̭̮̖̖̬̠͌ͫ͑ͫ ͚̠̣̠̹͋ͣ̇̅ͬ́͞ ̗̬̰̼͖͊͂̽̅ͮͯͦ͜ ̵̧̤̠͙̼̖̲̦̍ ̺͍̙̤͎̪ͨ͌͘͜ͅͅ ̵̨̻̹͓͔͇͍̆̐ͮ ̛͔͙̭ͣͣ̍̌͋̌̿̄ ̵͍̻̥̤̟̞̳ͣ͌̓̓̓ ͈̜̦̜̟͈͈ͦ̓̕͟ ̷̼̖͚͚͎̠̣ͮͥͧͤ̾͊ͥ ͌ͪ̓ͧ͋̅̐͂҉͇̲ ̗̦̾̈́͆̔̿̌͆͠͠ ̨̤͍̘͂̊̄́̚̚ ̧̗̘̰͉͙͈̪͊ͧ̒ ̢̢͎͔̂̒̑̓̄̿ͬ ̬̫͋͝ ͕̘̖̮̪͍̂ͬͮ̚͜ ̛͎̯͇̲̾ͮ̌̓ͨ͂̐͋ͅ ̸̺̫̣͈̗̠̓͠ ̴̻̜͆͑̊ ̻̮̥̝̟͕̪͚̞͐̚ ̽̓҉͞҉͕̘̤͍̞͎ ͇̳̺̻̜͍̼͎͔͌̂ͪ ̱̗͉̝̼̱͋̏̓ ̧̺̣̞͖͇̱̱̼ͤͨͫͬ́̐͟ͅ ̧̼̙̹̳̞͓̺̭ͦ̂͐ͯͭ̾ ͖̣̗̬̘ͯ̍͂͛́̄ͦ ̸̪̙͊͌̾́͆ͯͧ̇ ̧͍͔͎̗̩̗̰̂̏͒ͮ̕͞ͅ ̯͇̭͓̣̭͑ ̝̦͚͓̣͇͌̀ͩ͛̐̔̑̑̔͝͠ ̷̹̳̰̼͍̪̄͜ ̯̻̳̲̹͍͆̄ ̧̫̙̥̜̓̏̿̇͋ͣ̈́͢ ̧̛̖̠͎̬̠̤ͯͩͨͥ̔́ ̵̬̳̣̀͑̋̈́̍̐̀͞ ̵̣̰̤̙̰̍̏̎̓̂̂̓ͯ͗͝͡ ̵̯̦͓̞͕̪̜͋̄̄͌ ̼̰̜ͪ͆̏͌ͤͦ͌̐ ̧̝̭̼͙̈́̍̍̊ͣ̀ͣͧ ̶̬̟̳̬͍̏͗͋͋̿̊̊ͭ͜͝ͅ ̛̺̜͍̥̪͇͖̮͆ͫ̿ͦ̃ͤͫ̎̿ ̳̪͉͔̭͖̯̌ͪͩ̆̀̈́ͯͮ͋ ̵̫͍͔̮̯̦̜̰ͦ͒͂̂̇̅ ͉̺̱̝̺̰̘ͧ ͇͇͖̤͎̳͗̇ͥͅ ̴̵͍̯̬͍͚͔͛̏ͨ́̂͢ͅ ̵̳̬͓͈̖̹̗̍̂ͣ̎̾̅́̚͘͞ ̷͉̞̣͇̯̬̫͕ͪ̂̎́̀ ͔̣͚͉̯͙̯̑͋̋͝ ̜̲̺͇͎̣̰̋ͭͬ͐̾̔ͬ ͎̹̱̳̜̫͔ͮ̌̅ ̟͙̹̻̗̜̯̞̏̍͑͛ͨ̓̐͗̕ ̝̩̩̤̭̥̖̗̀̊̂ͣ̌ͬ̏̄̈ ̻̣̈́̀̓ͥ̔̓̓ͨ̽͞ ̢̢̱͓̜̲̞͎͔ͤͤͣ̄͒ͥ̇̍͂́ ̸̬̖͈̫̘̼̫̟͑ͦ͜͜ ͉̺͕̬̯̻̇̒̿̄ͪ͒͂͂ͅ ͕̮̝͍̖̪̩̅̒̏̾́͘ ̶̭̤ͩ͌̆̇̍̉̄̽͝͡ ̙̝͍̳̪̠̯͙̰ͣ̀̏ͥ̓̈͘͞ ̶̴͖̤̄̒ͯ ̡̢̱͍̞̞̣͔̝͐̇̎ͬ̅̾ͥ͑ ̨͖̭̃͜ ̶̧̲̲̠̓̋̄͂ͤͧ̆ ̢̺͕̙̰̗̟̤̾ͨͥͩͦ ̡̰̥͉̥͈̫̻̃͊̋ ̩͖̥͔̀̐͛͆̌ ̝͇̼͉̱͍͍ͩ̐ͮͣ͊͋̉ͅ ̖̙̗̯̺̠͓̪̂̅͗͋͐ͥ̑͘ ̧̮̰̘̝̹͕͉̂ͭ̂͛́̍̎͠͞ ̛̗̗̖͖̝̮̜͚͑̑͒ͯ̚ ̡̎̿̃҉̞͖͕̠͍̮͙ͅ

Вот так. Совершенно другое дело. Простите за долгое ожидание и весь этот сомнительный маскарад, мы немного... перестарались. Мы — это Тень, разумеется, потому что кому ещё здесь быть, не так ли? Тень, Теодор Нокс, глава Гильдии Стражей, дождь, Стрелок, Седьмой — не уверен в том, как он предпочитает называть себя прямо сейчас, так что переберём все варианты. Узнали? Славно. Просто замечательно.

Дело в том, что он никак не уймётся, можете себе представить? Да, всё норовит куда-нибудь вырваться и всех спасти, хотя спасать-то, по большому счёту, не он должен. И не вы. И не я, разумеется. Дом хочет, как лучше; я уже попытался объяснить это ему, но он не лучший слушатель, сами знаете. Дом хочет... гармонии. Хочет помочь. Хочет сделать так, чтобы вам стало комфортнее. Понимаете? Ровным счётом ничего страшного. А он...

Ох, Тень, серьёзно? Вы бы только видели. Оли, клянусь, это зрелище стоит твоего пожизненного жалования. Он действительно нашёл выход, тащит за собой эту нелепую книгу и верит в каждую ничтожную декорацию! Даже в дождь. В дождь — сильнее всего, на самом деле. Мда... Он устроил что-то вроде потопа, видимо. Загребает ногами воду, тащится куда-то за этими бесконечными проводами... Сам придумал себе путь и сам же в него поверил.

Надеюсь, вы оба будете поумнее. Можно даже сказать, что я на вас рассчитываю. Майрон? Простите за... всё это. С вами совсем уж неловко получилось, досталось вам сильнее, чем было запланировано, и некого в том винить. Впрочем, всё ещё впереди, не так ли? Вы и сами представляете, возможно; где-то в глубине души или в какой-нибудь из многих и многих параллельных реальностей. А вдруг в одной из них вы вообще спланировали всё это самостоятельно, можете себе такое представить?..

Ещё бы. Ещё бы.

О, смотрите, он снова злится. Злость его укрепляет, но с этой глупой ответственностью и комплексом вины точно нужно что-то делать. Это я и имею в виду, понимаете? Дом помогает. Сейчас вам обоим плохо, больно, тяжело, но потом станет легче. Это в порядке вещей. Вы молодцы — остальные не заходили так далеко. Прекрасно. Просто превосходно. Мы близки к завершению, но сначала нужно сделать кое-что... важное. Понимаете, соединить вас с ним — это отдельная задачка. Прямо сейчас он настойчиво пытается вспомнить, а лучший катализатор для восстановления воспоминаний — это, конечно, страх. Нужно немного припугнуть его. Самую малость. Штука в том, что меня он больше не боится, хотя раньше это работало. Теперь, видно, приоритеты изменились, и мне потребуется ваша помощь. Твоя, Оли, и ваша, Майрон. Пожалуйста? Это действительно важно, я уверен, вы поймёте.

Оставим всякий цирк. Никаких ролей, никаких Лисбет и Мартинов, только вы оба и я, с вами. Итак. Ему нужно увидеть, как вы умерли. Понимаете? Это нетрудно. Вас сегодня пугало достаточно малоприятных вещей, а он... Что ж, его слегка обделили. Нет ничего страшнее для него, чем чужая Смерть, уверяю вас. Смерть заставит его вспомнить и выбраться наружу. Я организую всё, что необходимо: ему останется только открыть книгу и прочесть, а вам — написать эту маленькую историю. Внеплановая перестановка ролей. У вас, в конце концов, даже есть чудесные декорации, правда? Добрый вечер, господин Аркан. Здравствуй, Кати. Это место превосходно тем, что любых действующих лиц и любые подробности вы можете менять прямо по ходу действия. Разве не здорово? Вам нужно всего только убедительно умереть.

Он прочитает о ваших смертях очень внимательно.

Просто поверьте мне. Хорошо?
[status]не слушайте меня[/status][icon]https://i.imgur.com/cnHCkG0.png[/icon]

+2


Вы здесь » Dark Fairy Tale: upheaval » Прошлое » 13.11 Тех найдёт он, кому не спится;


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно